Сибирские огни, 1977, №10
Дверь открыта. Франт Коровьи Ноги гремит ключами на проволоке, определяя, ко торым он сейчас закроет камеру. Вы не поинтересовались просьбами, господин прокурор,— ск а з а ла Кафа. — Свидание? — спросил Мышецкий из коридора. — Да. Свидание с матерью. — После конфирмации приговора. — Каким же вы представляете исход конфирмации, господин проку рор? Я к тому, что слова после конфирмации могут означать — пос ле казни. Она говорила о своей смерти спокойно. Очень спокойно. Очевидно, считала ее невозможной. В представлении же Мышецкого смерть ее бы ла неотвратима. И мысль эта поглотила, потрясла его. Он забыл на миг, о чем шла речь, чего она требовала. — Ну, а книги?— услышал он ее голос.— Вместо «Песенника Вань ки Хренова» я хочу получить настоящие стихи. — Российским тюрьмам не знаком культ последнего желания. Ни шампанского, ни афинской ночи, ни стихов модного поэта. Но я что-ни будь придумаю. Что еще? — Пока шел суд, опричники господина Гикаева забрали все мои рисунки. — У вас школа живописи? — Улица. Только улица. Но мне мое так же дорого, как и Ван Гогу его. Тут мы одинаковы. — Ваша просьба? , — Требование. Прикажите вернуть рисунки, гуашь, бумагу. — Хорошо, Батышева. Все это вы получите. 2 ■ ' Паровоз шел резервом. Свободный от железного хвоста, он бежал весело, заливисто кричал и, похоже, развлекался, норовя набросить свою ватную гриву то на елку, то на телеграфный столб, то на ржавый шишак водокачки. На подъемни ке застучал реже, тягуче проскрипел: чи-фу, чи-фу, а когда миновал разъезд, на тропе у стрелок остались две фигуры: одна в длинных кер- жачьих броднях, другая в легкомысленной кепочке. Час был вечерний. Через пути, высоко поднимая над рельсами ноги, шла баба в обним ку с поросенком, упрятанным в рогожный куль. Поросенок благовестил на весь разъезд, баба шибче прижимала его к себе и говорила, как го ворят с неразумным дитятей: без надежды быть понятым, но ласково и терпеливо: — Ну, ну, песельник. — Где тут найти Иннокентия? — крикнул бабе паренек в кепочке. — З а стрелками. Вон красный. Д а не туда воротишь.— Баба поче му-то поглядела из-под руки.— Теперь туда. На стрелках запел рожок. Семафор посиял зеленым, и мимо плат формы простучала украшенная березками ручная дрезина с двумя чеха ми и пулеметом. — Подает знаки,— сказал тот, что был в кержачьих броднях, и по казал на стрелочника.— Пошли! Стрелочник махнул рукой раз, другой, повесил рожок на пояс и те перь шел им навстречу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2