Сибирские огни, 1977, №10

слов называет тебя матерью. Ты, кажется, посмотрела на меня с уко­ ром? Я что-нибудь сделала не так? Конечно, конечно! Это неумное, по­ шлое приседание. Д а и слова: «Я -— ваше возмездие. Не вы, а я, я пре­ доставляю вам последнее слово!» Я, я, я. Впрочем, это действительно я. Я в числе многих. Судят и меня. И на мою долю прокурор плавит в своем тигле кусочек свинца. Или тебя пугает моя дерзость, отменяющая всякое снисхождение? Но, мама!.. Пока шел суд, пока прокурор Мышецкий плавил в своем тигле сви­ нец кары, да и позже, в канцелярии тюрьмы, а первые минуты и в камере, она не могла взвесить по-настоящему то, что делала. Но горячечное воз­ буждение прошло. Привядшце бутоны жарков — теперь никнут в жестя­ ной коробке из-под канадской тушенки — желтые рога под желтым тор­ говым знаком. У окна, на столике,—пожалованная Франтом литература: «Песенник Ваньки Хренова», замусленная книжонка с круглым кероси­ новым пятном на о б лож к е— видимо, ставили лампу. Мысль ее б ежала глубоко и живо, но те чувства, которые она теперь выносила, были, в сущности, одним и тем же: упреком. Свист, дикая какофония на всю тюрьму, потом эти нагроможденные одно на другое темпераментные требования, обращенные к беспомощному Галактиону. Она должна была найти другое решение. Какое ж, однако? Где-то постучали: тук-тук. Тишина с тревожной отчетливостью отделила один звук от другого и подчеркнула третий. Тук. Стучали совсем близко чем-то очень твердым: камушком, железкой, перстнем. Не дыша, короткими шажками пошла вдоль стены. Но слыша­ ла теперь только свои шаги. Перешла к противоположной стене. Стены молчали. Тишина больше ничего не разделяла и не подчеркивала. Странно. Помедлила и постучала ответно. Стены молчали, как и до этого, и только на далекой железнодорожной насыпи длинно И , как казалось, зовуще и весело прокричал паровоз. Вернулась к окну. Небо. Океан воздуха. Подумала о свободе и тут же подумала, как близка, как доступна она была прошлой ночью. Дверца тюремной кареты оставлена открытой. Она стоит на земле. Остается вскочить на облучок, гикнуть и на упои­ тельном скаку — за дома, за кладбище, в чащобу приречной тайги, потом тропкой в папоротниках, в буреломе кедрача к реке, к лодке... К лодке, к лодке! ( Что ж удержало ее от побега? Страх? Нет, пожалуй, не страх. Скорее тень нового Кычака, новой провокации. Очень уж дорого обошел­ ся подпольщикам приезд.этого молчаливого, положительного, по первому впечатлению, человека с «чистыми» документами. Тук-тук — снова позвал, пощупал тишину твердый предмет. Тук-тук. ' Откуда-то снизу, из карцера, подумала она. И, припав к полу у печ­ ки, услышала вполне различимый, спокойный, очень знакомый голос: