Сибирские огни, 1977, №10

2. показания чина милиции Лощилова, 3. письменные показания дежурного по Городищенскому телеграфу Белова об обстоятельствах, при которых протекало одно тайное собрание большевиков-подпольщиков, военно-полевой суд признал обвинение доказанным и, по­ лагая , что по нему должны быть применены статьи 100 и 101 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, а равно и постановление Административного совета от 14 сентября 1918 года, приговорил: по лишении всех прав состояния Батышеву Ольгу Корне­ евну (она же Кафа ) подвергнуть смертной казни через р а с ­ стреляние. Кычака Федора Васильевича (он же Горец), принимая во внимание публичное и чистосердечное раскаяние, подверг­ нуть каторжным работам без срока. Приговор не обжалуется и провозглашается окончатель­ ным, но при подаче прошения о помиловании утверждение его станет прерогативой Верховного правителя. Ниже приговора по тому же серому полю шло обращение к городи- щенцам, набранное несоразмерно большими буквами: Вынужден предостеречь: ^подобное и впредь найдет в з ак о ­ не дозволенную, достаточную и неумолимую беспощадность, а в моих людях скорую и, как понятно, не всегда обставлен­ ную формальностями готовность смертью утверждать поря­ док. Выделяю эти слова — смертью утверждать порядок. Правление адмирала Колчака незыблемо! Генерал от инфантерии Гикаев. Гудок. Струя белейшего пара свечкой выпрыгнула над крышей депо, и тот­ час же могучий железный голос накрыл оба городищенских поселка. Когда гудок смолк, к а з а к выплюнул цигарку и прислушался, н апряжен ­ но разглядывая тлеющий под ногами окурок. Голоса. Шаги. Ну, ну, шагай, деповщинка, думал казак. Тут тебе гостинец исделан. Только вот не закололо бы от него в боку. Потянулся, как сытый кот на солнышке, привалился к обшиве, шашка легла на желтый лампас и — почти вслух: — За-а-ко-лет!.. Из пролома в станционном заборе по мосточку и выше на взло ­ бок к торжествующему казаку повалили рабочие. Сгрудились у при­ говора. А снизу — еще один. Парнишка лет шестнадцати. Его красная руб а ­ ха отцвела, залиловела, набралась копоти и мазута. Пиджачок влез на горбушку, открыл красное—полспины, грудь, локти, а плоская кепочка, та и вовсе лепится на затылке для одного лишь занятия места. Минуя к а зака , блаженно прикрывшего веки, парнишка понимающе хмыкнул, сделал ладонями нечто парящее и на цыпочках поплыл к толпе. — О! Повешенная бумага! И громко через головы: — Читай вслух, Иван! — Вслух-то вслух.— Голос со стороны.— Д а вон ведь... лампас-то. Громкое чтение, да еще на улице.