Сибирские огни, 1977, №10
Букетик жарков Кафа привезла в тюрьму. После обыска в канцелярии показалась заспанная физиономия Франта Коровьи Ноги. Одна щека багровела, руки сунуты в прямые карманы бриджей, почему-то расположенные на животе. Тельняшка. Шапочка из серебряного смушка с длинной малиновой макушкой в ви де глухого рукава, увенчанного нательным крестиком, пришитым к до нышку золотой «поповской» ниткой. — Водички для цветков? — переспросил он Кафу и глубокомыслен но царапнул мизинцем над бровью.— А что? Галактион! Надзиратель Галактион возник в канцелярии на отменной скоро сти, избоченившись, как неукротимая пристяжка. — Поищи карапульку для воды,— сказал Франт.— Была тут где-то из-под замазки . И отнеси... вот... Глаза старшего надзирателя поцелили на Кафу. — Это в шашнадцатую? В могилевскую, Иван Семеныч? — Иди. Отзывчивость, так неожиданно выказанная Франтом, не отвечала натуре этого черствого, недоступного и лукавого службиста. Наверно, хочет смягчить впечатление от своего разбоя в камере, подумала Кафа. «Велел приколотить на стенку». По своему почину? Или это чье-то распоряжение сверху? Почти сразу же Франт Коровьи Ноги повел Кафу в камеру. Коридор. Лестница. Еще коридор. Переступив порог камеры, Кафа увидела голый столик. Серо-голу бой от луны, он повторял строгие квадраты окна. На нем ничего не бы ло, кроме деревянной ложки и берестяного бурятского туеска с брусни кой. Все остальное ушкуйники Франта повымели подчистую. Ни картин, ни ящичка с кистями и красками, ни бумаги. Процесс Кафы и Кычака затевался как некая золотая строка в мартирологии новой России, как божественный глагол праву и справедливости — т ак писали газеты. Н а до было опровергнуть большевистские обвинения в замене Колчаком сути и форм правосудия палкой капрала. Дело шло открыто, были сто роны, а за четыре дня до процесса Кафа получила бумагу и краски. Но красивые одежки слетели мгновенно. В пакгаузе еще гремели прения, еще писалась золотая строка, а здесь, в камере, уже безумствовал про извол. — Объясните, кому я обязана этим разбоем? — обернулась Кафа на Франта. Надзиратель не ответил. Узкая дверь в оковах громыхнула з а спи ной Кафы и закрылась. Из коридора Франт позвякал ключами, позамы- кал запоры и, откинув волчковую ставенку, выставил в окошко дву смысленную масляную улыбочку. — Вы это насчет картинок? — заговорил он.— Хамство, конечно. Надзиратели нынче пошли, дай порвать. По виду другой, вроде, и ниче го, а так наблукает... Я понимаю, конечно. Сейчас, сейчас все картинки пошлю с Галактионом. А посудинка для цветков, это само собой. Ждите надзирателя. Приятных вам снов! И козырнул перевернутой ладошкой. Галактион не пришел. Кафа припомнила медовую улыбочку Франта, его манеру бережно поправлять при разговоре подвитые кудри, подсовывать их под шапоч ку с малиновым рукавом и крестиком, увидела его глаза, перевернутую ладошку и поняла, что обманута. Какой длинный и тяжкий день! Свежеобтесанные горбыли пахнут в пакгаузе лесом, смолой, сыростью васнецовской чащи. В руках предсе дателя стеклянная палочка. Вот он фукнул в нутро пустой папиросной гильзы, добыл из коробки порцию табака и заправляет палочкой в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2