Сибирские огни, 1977, №10
Полуоткрытая дверь над лестничным маршем, возносившим на вто рой этаж толстый ковер, окаймленный армейским галуном, делала до ступным каждое Слово, произнесенное в гостиной. Гость сказал что-то фривольное, двусмысленное. Варвара Алексевна жеманно хмыкнула в нос, и Мышецкий поду мал, что теперь он знает, какими словами она ответит. И она ответила именно этими словами: — Любовь? О, это не только очаровательные пытки и безумное влечение. Но и борьба. Ваш опыт оспаривает эту аксиому, Николай Ни колаич? Из-под руки Мышецкого со звоном падает на пол серебряный под стаканник. И тогда сверху: \ — Глебушка, это ты? — Я, я, дорогая. Лечу. При появлении Мышецкого Варвара Алексевнд поднялась у рояля и, счастливо улыбаясь, пошла ему навстречу. Как видишь, у меня гость, говорила она всем своим видом. И я рада, что у меня гость, и что я все еще молода и хороша, и что ты, наконец, пришел. Еще недавно ее сравнивали с тростинкой, березкой, называли воз душной газелью, грацией. Теперь же, если верить ее гостю, имевшему склонность походя формулировать крылатые перлы, она уже не была украшением как таковым — для общества, для внешних картин. Для своих нарядов. Напротив, все это, и общество, и то внешнее, что ее ок ружало, и наряды призваны были теперь украшать ее. И оттого париж ский корсет, возвращавший ей линии молодости, и вечернее платье цве та шампань, и туфельки цвета мороженой клюквы, и драгоценности на пальцах, в локонах, на шее, китайские фонарики сдержанных тонов над низким китайским столиком, и, в тон всему, бордово-золотая бутылка из-под кагора — сейчас в ней хлебная русская водка, и две чарки — бор довая и золотая. Мышецкий поднял к губам покорно повинующуюся голую руку ж е ны и, поцеловав, рассмеялся. — Надеюсь, хозяйка была внимательна к гостю и любезна. Не так ли, дорогая? Я читаю, да! Последнее уже адресовалось к гостю. Гость, полковник Глотов, лет сорока пяти, недавний патрон, а в прошлые времена и кумир хозяина, сидел, развалясь, в глубоком, удоб ном кресле и, забросив руку с дымящейся сигарой на высокий подло котник, непрерывно улыбался. — Чёсть имею, Николай Николаич! Вытянувшийся, как струна, Мышецкий поклонился одной головой и прищелкнул каблуками. — Х-хо, перчатки? — удивился Глотов, поднимаясь и делая сига рой неопределенный жест в сторону Мышецкого. — А ведь и правда? — Мышецкий перевел на жену недоумевающий взгляд и театрально взмахнул зажатыми в горсти выездными перчатка ми.— Рассеянность-то какая! — Признак волнения,— объяснил гость. — И, может быть, нетерпения,— усмехнулся хозяин.— «А что же делает супруга одна в отсутствие супруга?» Д а , Варюша. Тебе кланяет ся всемогущий бог искусства. Да , да, Саввушка. Не удивляйся, он здесь. Здесь, в Городищах. Туфельки цвета зимней клюквы делают пять-шесть торопливых шажков, и вот уже надушенное лицо Варвары Алексевны — лицо ша ловливой, проказливой девчонки— уткнулось в щегольской мундир мужа. 2- Сибирские огни № 10.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2