Сибирские огни, 1977, №10

ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть». Учитель произносил это с такой болью и растерянностью, с таким проникновением в образ, что класс замирал. С такой трактовкой Тихона я встретился более чем через полвека, когда смотрел «Грозу» в Малом театре в постановке Бо­ риса Бабочкина. Сам уже седой старик, сидя среди зрителей столичного театра, я с изумлением и уважением думал об учи­ теле литературы из провинциального си бирского городка. Легко догадаться — Алексей Иванович не признавал никаких бригадно-лабораторных методов. Однажды дома мои сестры Га­ лина и Вера, тогда молодые учительницы, с недоумением и даже некоторым испугом обсуждали речь литератора Алексея Ива­ новича Емельянова на учительской конфе­ ренции. «Я учился педагогике у Толстого и Ушин- ского. Уважаемая Паркхерст — пробел в моем образовании». Я узнал, что учителя восторженно апло­ дировали Алексею Ивановичу, но доклад­ чик в заключительном слове назвал его горе-теоретиком, доморощенным филосо­ фом и грозил какими-то выводами. Естественно, не разобравшись в сути дис­ куссии, я понял, однако, что любимому учителю грозят серьезные неприятности. Придя в школу, поделился своими опасе­ ниями: — Эй, идиоты! (Так мы нередко, по ста­ рой памяти, титуловали друг друга). Божь­ ему человеку каюк. Прозвище было у каждого из наших учителей, Алексея Ивановича прозвали Алексеем—Божьим человеком. «Идиоты» единодушно и бурно вырази­ ли свое возмущение. События не заставили долго ждать: примерно через неделю пе­ ред уроком литературы несколько девяти­ классников, в дополнение к тем столам, за которыми мы сидели (парты были неудоб­ ны для бригадной проработки), внесли в наш класс еще один стол. — Для комиссии,— важно и загадочно отвечали они на наши вопросы. Алексей Иванович явился в сопровожде­ нии директора школы и еще шести или се­ ми женщин и мужчин, по преимуществу молодых. Среди них был и знакомый нам педагог-педолог Станислав Петрович. Учитель начал урок с опроса, и мы сразу поняли, что он не стремится показать груп­ пу в лучшем свете, как это делали многие. Спрашивал тех, чьи знания ему необходи­ мо выяснить. Однако по его предмету у нас вообще не было отстающих, а послед­ нее время мы изучали литературу с осо­ бым рвением. Скамья, на которой восседала наша бригада, почти вплотную примыкала к сто­ лу комиссии. Каждое слово, сказанное учи­ телями, долетало до нас. Блестяще отвечал самый маленький в на­ шем классе мальчик — Володя Литуев, Ли- туйчик, как мы его называли. — Был в группе «идиотов»,— заметил директор. — Как он туда попал? — удивился Ста­ нислав Петрович. — Не в результате ли вашего экспери­ мента? Насмешливый голосок принадлежал са­ мой молоденькой из учительниц, розово­ щекой, с широко распахнутыми озорнова- тыми глазами. Окончив опрос, Алексей Иванович напи­ сал на доске тему урока — «Тарас Бульба». И подошло наше время, наш праздник. До сей поры этот праздник с нами. Часто говорят — родина начинается с ветлы под окном, с белоствольной берез- ки на сельской околице, с улицы детства, пусть, порой, и неказистой, но своей до выбоины на мостовой, до щербинки на фа­ саде здания. Наконец, с того города, по­ селка, деревни, с того окрестного леска, поля, речки, что мы зовем своими, даже когда живем за тысячи верст от них. Но она начинается еще и с первых прочитан­ ных книг, школьного братства, вдохновен­ ных учителей, которые учили правде и добру не меньше, как от имени России. Не хочу вульгаризировать, не хочу про­ водить слишком прямые линии, но верю — когда в сорок первом барнаульские парни стояли насмерть под Москвой, не один я видел наш притихший класс и старого учи­ теля, что с душевным жаром, непоколеби­ мой убежденностью читал (разумеется, по памяти) гоголевские слова: «Да разве най­ дутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу». Но вернемся в седьмую группу двад­ цать второй барнаульской школы, где пре­ подаватель литературы Алексей Иванович Емельянов рассказывает о гоголевском Тарасе Бульбе. Ни шепотка, ни шороха. Давно притихли и члены комиссии. Сорок пар ребячьих глаз впились в учи­ теля, словно боясь упустить какой-либо его жест, малейшее движение лица. И в этих глазах, по-детски восприимчивых и переменчивых, как в зеркале, отражается все, что происходит с Тарасом и его сы­ нами. А когда Алексей Иванович дошел до ги­ бели Тараса, до того, как связали его вражьи ляхи веревками и цепями, как при­ крутили к столбу и даже прибили правую руку гвоздями, заблестели на глазах у девочек, да что греха таить, и у некото­ рых мальчиков, светлые слезинки. Прозвенел звонок. Но класс по-прежне­ му сидел не шелохнувшись. Началась боль­ шая перемена, и литератор прихватил из­ рядную ее часть. Но вот он закончил. Первыми поднялись члены комиссии. И я заметил, что розово­ щекая просмешница, не стыдясь, терла глаза маленьким белоснежным платочком. Однако не это удивило, и даже не то, что маленький Николай Николаевич — ди­ ректор школы — посматривал так празд­ нично, так победно, будто это он провел сейчас урок, а Алексей Иванович, наобо­ рот, выглядел, как всегда, буднично.