Сибирские огни, 1977, №10

Взаимоотношения между учителями и учащимися были не совсем определенны­ ми. Одно время хозяином школы считался учком. Председатель учкома — ученик восьмой или девятой группы — мог поста­ вить на комитете отчет учителя и, более того, директора школы. Но назавтра тот же директор или учитель могли выгнать его из класса, да еще присовокупить: «Без родителей не приходи!» В школе существовали какие-то странные установления. В том же учкоме была, на­ пример, секция дезорганизаторов, то есть шалунов и неисправимых хулиганов. Их со­ бирали вместе, они решали какие-то свои вопросы. Председатель секции дезоргани­ заторов был членом учкома... Вся эта система выглядела особенно наносной, чужеродной в маленьком пропах­ шем укропом и огуречной ботвой городке, где трава ползла на деревянные тротуары и куры купались в придорожном песке. Тем не менее, среди наших учителей бы­ ли мастера педагогики, которым никакой метод, в том числе й бригадно-лаборатор­ ный, не мог помешать делать свое дело... Преподаватель биологии Николай Серге­ евич Маркин часто являлся в класс с пле­ теной корзинкой или рюкзаком. Он раз­ давал ребятам яблоки, виноград, незнако­ мые сибирякам ягоды. — Все это я вырастил в своем саду,— говорил учитель.— Попробуйте и никогда не верьте тем, кто только молится на при­ роду, не взаимодействуя с ней. Иногда он просто уводил нас в свой сад, и там, как одна минута, пролетали отве­ денные на биологию два часа. Сад этот располагался на взгорье в Ива­ новском логу (сейчас улица Гуляева). По городу ходили легенды, как Николай Сер­ геевич спилил здесь на пустыре мрачную высохшую осину и она, треща ломающими­ ся сучьями, ухнула под крутой откос. И еще— как учитель строил земляные тер­ расы и, покрывая половиками и одеждой, спасал от лютых холодов нежные вино­ градные лозы. Путешествия в этот сказоч­ ный сад были нашими любимыми уроками. А случалось, что учитель читал нам свои рассказы. Это были прекрасные миниатю­ ры, в которых нещадно дрались и все-таки дружили между собой щенок Барс из по­ роды овчарок и маленький, но воинствен­ ный журавлик Пивик, проказила во дворе боязливая и вороватая сорока по прозвищу Прасковья, наказанная за свою жадность тем, что спутала сметану с гашеной из­ вестью в погребе, совершал первые охот­ ничьи набеги злой волчонок. — Я не литератор,— говорил Николай Сергеевич.— Эти рассказы я рассматриваю как учебное пособие. Написал их специаль­ но для вас, дети, чтобы вы любили природу. Природа была единственной страстью этого рослого, сухощавого человека с тем­ ными, в мозолях, руками. Но, ценные имен­ но этим доскональным знанием природы, именно этой страстной любовью к ней, рассказы Николая Сергеевича Маркина вы­ ходили далеко за пределы учебных по­ собий. И до сих пор мне кажутся примечатель­ ными его незатейливые, но выразительные летние картинки. Буквально двумя штриха­ ми — «в неподвижном воздухе, распластав крылья, повисли стрекозы, а куры ходили по двору с раскрытыми клювами»,— умел он, к примеру, воссоздать знойный день. И, самое глазное, читая эти рассказы, мы впервые, может быть, еще бессозна­ тельно, ощутили, как литература помогает познавать окружающее, смотреть на него другими глазами. В 1963 году сын покойного учителя пере­ дал мне архив Николая Сергеевича. Так и оказались в моих руках сшитые суровыми нитями тетради. Я подготовил публикацию в «Алтайской правде», в первую очередь включив с детства запавшие в память рас­ сказы «Вместе тесно» — о журавленке и щенке, «Прасковья» — о настырной сороке. К сожалению, не удалось добиться из­ дания рассказов Николая Сергеевича Мар­ кина отдельной книгой, хотя уверен, что они вполне этого достойны. Педагогике учился у Толстого... Рядом с Маркиным вспоминается другой наш учитель — Алексей Иванович Емелья­ нов. Алексей Иванович имел довольно орди­ нарную наружность. Сухощавый, пожилой, в неизменном пенсне на маленьком хря­ щеватом носу, он казался небольшого масштаба канцелярским или счетным ра­ ботником— счетоводом, статистиком, де­ лопроизводителем. Впечатление подкреп­ ляла писарская мозоль на среднем пальце. Но этот человек не только принадлежал к племени книголюбов и редких знатоков литературы, не только знал на память и мастерски читал десятки стихотворений, целые поэмы и даже главы прозы,— в нем жила еще страсть пропагандиста и трибу­ на. Это был своего рода школьный и про­ винциальный Грановский, конечно, без той широты и глубины мысли, какие отличали знаменитого профессора. Однако тоже с постоянным стремлением к обобщениям, доходящей иногда до парадоксальности самостоятельностью суждений. От него в своей седьмой группе, бывшей «группе идиотов», я услышал многое, в том числе и такое, что, зачастую, тогда не мог правильно воспринять и оценить, но что застряло в памяти на всю жизнь. Недаром Алексей Иванович часто преду­ преждал нас: «Это постарайтесь запом­ нить. Поймете позже». И до сих пор, вспоминая мысли своего старого учителя, поражаюсь им. Алексей Иванович считал, например, что Тихон в «Грозе» А. Н. Островского— лицо глубоко трагическое. В доказательство учитель на какие-то секунды становился Тихоном: «Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А я