Сибирские огни, 1977, №10

— Перевожу на язык договора — когда? Когда я увижу ваши но­ вые работы? — настаивал Савва Андреич. — Завтра . Уже завтра. И в том же пакгаузе. — Не кощунствуйте, Глеб. Я вижу ваши звезды и все-таки думаю— они не посмеют отнять вас у русского искусства. В такой душе, как в а ­ ша, хорошее уступает место только возвышенному. -— Только возвышенному? Да , да! — угрюмо подтвердил Мышец- кий и усмехнулся.— Представьте художника без искры божьей, пачку­ на, мазилку, которому вдруг открывается правда и ложь о себе. Само ­ обман, самовознесение на тщеславные высоты сменяет жестокая крити­ ка. И разочарование. Боже, боже! У него нет за душой ни воображения, ни вкуса, дыра... Милый Савва Андреич, перед вами фальшивомонетчик, вор. Я никогда и ничего не творил. Я лишь повторял чужими красками чужие мотивы и формы, чужое вдохновение. И вот...— Мышецкий потряс руками,— расшитые рукава прокурора. И, свое место в жизни. С высоты обвинения я всякий раз вижу...— Беглый взгляд в сторону Саввы Анд- реича.— Я всякий раз вижу непобедимую красоту. Живой ее лик. Ж а л ­ кая и поруганная, она взывает к моей защите. — К защите казнью? Д а и кто ж она, эта красота, оберегаемая столь устрашающе? Власть деспота? Это вы называете красотой? — Красотой я называю жизнь,— холодно .разъяснил Мышецкий.— Порядок вещей. — И требуете смерти? — Этого требуют время и обстановка. Таков навязанный нам спо­ соб защитить крест над храмом. И вас. Поверьте, Савва Андреич, и вас. Ваше призвание, ваш гений. — Я такой защиты не прошу. — Да , конечно,— согласился Мышецкий.— Не думайте, однако, что ноша эта легка и отрадна. Мышецкий гикнул на лошадь, блеснул зубами, и на какое-то мгно­ вение так и остался с открытым ртом. Старый художник зябко поежил­ ся: ему померещилось, будто Мышецкий хохочет беззвучно и злорадно. — Послушайте, Глеб,— заговорил он, устало прикрывая веки,— я отвлекаюсь от вашего грозного чина. Вы—мой мальчик, вас я учил сме­ шивать краски. Побудьте со мной мальчиком... Смерть ради порядка, юридическое убийство ради общего принципа. Теперь это ваша молитва. А ведь когда-то... Хотите, я повторю ваши слова — помните? Бе знр ав ­ ственно, дико и в высшей степени противозаконно убивать людей усмот­ рением государя или его суда. О, я и сейчас слышу в аш голос. Хмелен. Молод. В ваших руках листок со словами .великого правдоискателя, и вы читаете их убежденно и страстно: каждый человек — это особенное, единственное* никогда не бывшее прежде существо... — От меня ожидается какой-то шаг? — мрачнея, спросил вдруг Мышецкий. — Отставьте смертную казнь, Глеб! Она так молода. — Мышецкий требовал, Мышецкий отставил. На строгий слух это звучит возмутительно. Д а и не в моей власти такой поворот. Старый художник замер. Ему вновь померещилось, будто Мышец­ кий блеснул зубами и беззвучно захохотал ему в лицо с затаенным тор­ жеством и злорадством. — Говорят, Батышева пробовала свои силы в живописи,— сказал он после паузы. — Бумаги этого не свидетельствуют. — Я не видел ее работ, но эта несчастная, как твердит мой брат, по-настоящему талантлива. — Талант не избавляет от казни. Напротив. Д а р злодея удваивает его опасность.