Сибирские огни, 1977, №10
— Молчал бы уж, Каш-шей Бессмертный! — огрызнулась лапуня соборным басом, и пароход дрогнул от хохота. — Грубят,— ск азал в пространство пассажир в алом жилете и полез в карман .— Почитай вот. Последнее уже относилось к Григорию. Развернув широкий лист, испятнанный гербовыми марками, он уви дел, что это прошение на имя министра внутренних дел Пепеляева. Прошение состояло из одной длинной фразы: ' «Имею честь просить Ваше превосходительство не отказать уведо мить меня о распоряжении, последовавшем на мое прошение от 11 д екаб ря 1918 года о выдаче мне, Евдокимову Ивану Алексеевичу, 5000 рублей за участие мое с катером «Кормилец» в экспедиции полковника Маль- чевского, снаряженной для преследования большевиков, бежавших из Красноярска в Туруханский край». — Значит, вы пароходчик? — спросил Григорий, возвращая проше ние.-—Рад , рад. Пока! Хотелось пить. В третьем классе, у иллюминаторов, стояли два красно-медных тита на с висячими замками на крышках. Пробираясь к ним, Григорий обо шел мальчишку-голыша на пестром лоскутном одеяле, молодцек, окру женных корзинами с брусникой, мешок с мукой, петуха в берестяном туесе. На голом полу сидела цыганка и, подтянув под себя согнутые в коленях босые ноги, водила пальцем по чьей-то ладони. — Ты что, попить, хорошенький? — подняла цыганка глаза на Гри гория.— Всю, миленький, выпили. Теперь только на корме, у конюха. На выходе из третьего класса по белой обшиве скользнула чья-то пугливая, как ящерица, юркая тень. Л агунок в деревянных ободьях и с деревянной же затычкой — ко лышком покрыт мокрым сеном и брезентовой полостью. Обнажив его, конюх нацедил воды в жестяную кружку и не сводил с Григория доволь ных глаз, пока тот жадно глотал прохладную родниковую воду. — Ничего тебя умаяли ,— сказал он, накидывая кружку на колы шек.— Уж не собаками ли травили? — Собаками... Григорий обтер губы рукавом, огляделся, присел на тюк сена и, оторвав от газетки косой лоскуток, принялся крутить цигарку. З апах воды и жести напомнил ему детство. Воспоминания поклубили, повали ли метельным куревом. Чиркая спичкой, он уже не слышал конюха, его жены, солдата с пустой штаниной и костылями, приставленными к корме. Повитое мглой солнце не прошло и половины своего пути к верши не. И оттого было умиротворенно и ласково. Ласковой была и река. Б е з морщинки. Тихая. Над головой Григория похрумкивал, рылся в се не калено-гнедой жеребец в белом чулке на левой передней ноге. П а х нуло свежим луговым сеном, стойлом коня, нагретой солнцем кожаной сбруей. Говорил теперь только солдат. Покашливая и посмеиваясь, он расска зывал конюху и его жене какую-то длинную историю. — Чо он говорит-то,— встревоженно сказ ала вдруг жена конюха и посмотрела на мужа. — Вот это самое,— улыбнулся солдат и тронул конюха за колено (все трое сидели глубоко под кормой на ободранном березовом сутун к е ).— Тут, конечно, приложили бате как следует, выбили из памяти, к а зачонок притащил воды, и стали отливать. Отлили. Старик поднялся. И тогда начальник карателей стал бате объяснять, как он должен по ступить с ним по военному закону. Достал книжечку...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2