Сибирские огни, 1977, №10

нятий вечная смертная — подтверждали своим примером лохматые террористы, разбойнички, встречавшие на больших дорогах караваны с золотом, чаем, пушниной, политкаторжане, герои пятого года, рабочие- большевики... Шестнадцатая для них была могилой перед могилой. Мо­ гилой для живых. Тут уже ничего не делали, тут только ждали . Думали и ждали : одни — с гордым достоинством, другие — в полубесчувственном страхе перед каждой ночью и каждым звуком за дверью. А ей повезло: она работала. Д е л а л а то самое, за что была осуждена, что стало смыслом ее жизни. И потому горе ее мелело не только от сострадания и добрых чувств ее товарищей, но еще и оттого, что она могла делить с ними и делила их общее дело. Дело и опасности. День горел солнцем, рекой в серебре, был синь глубокой, уже пред­ осенней синью и пах пожогами свежего корчевья, которое шло сразу за пьяными кладбищенскими крестами с их неподвижными объятьями, ове­ ивало дымом, размывало черную суконку тайги под небом и подни­ мало небо. Из окна Кафа слышала шум крыльев: голуби сегддня играли, как сумасшедшие, и совсем близко. Кто-то рассмеялся в коридоре, и в камеру, с дымящейся глиняной трубочкой в руке, вошел немолодой узкоплечий офицер с желтым л ам ­ пасом на штанине. Д е л а я во фрунт, он спрятал трубочку, повернув руку тылом вперед, как это делают тайные курильщики, и представился: — Веремей Федорович Лох! К аф а вскинула брови. Где она видела его? Тонкие китайские усики. Глаза и веки вытянуты в линеечку. От трубки, одевшейся дымком, пахнуло душистой степной травкой. Да , это тот, кого она приняла за конвойного в тюремной карете. Только теперь он почему-то выглядел моложе и выше. — В этом доме курят у бочки с песком...— сказ ала она с презри­ тельным назиданием в голосе и задержалась, разглядывая погоны во­ шедшего,— ...г-господин подхорунжий. — О, тут понимают в чинах! — Офицер поднял над плечом руку с трубкой.— Савватеев! Выбей, братец, заряди и прикрой камеру. Трубка перешла в другие руки, дверь поехала на свое место, но, поколебавшись, замерла, оставив небольшую щель. —- Веремей Федорович Лох! — повторил офицер. Линеечки его глаз стали длиннее и выразили подобие улыбки. К аф а не ответила. Лох подошел к окну, поглядел на полосатые башенки, на дальние кресты, на серебряную дорогу стремнины, потом поднял глаза на козы­ рек и прочел вслух: — «Все в мире неверно, лишь смерть одна всегда неизменно верна». Красиво! Глянул на Кафу. Лицо стало надменным и ожидающим. Из стопки рисунков взял верхний, снова поглядел на Кафу, потом на рисунок. — Ваша работа, как понимаю? Теперь он уже был льстив и кроток. — Упражнения прокурора Мышецкого. Он берет у меня уроки. К афа рассмеялась. -— Аттическая соль сарказма! — воскликнул подхорунжий.— Мой дед любил это выражение. Красиво! Неизвестно, чем восхищался теперь Лох, все теми же стихами на козырьке, рисунком, изречением своего деда или, наконец, ответом Ка- фы, только чувство это сочилось с каждой морщинки его лица. — Я вошел сюда с чувствами друга,— сказал он, неожиданно ото