Сибирские огни, 1977, №9

— Проходил тут Лёвка с верхней пасеки?—спросил Пурыскин, когда Котельников опять молча посидел у него в ногах. Он припомнил, как бросился к окошечку пасечник: — Вчера... нет, позавчера. — Третьеводни. — Только он не стал заходить... — Знамое дело. Потому Васька бешенствует. Думает, навострил­ ся Настю проведать. А и проведает. Худо ли? — Он ведь молодой совсем. — И я про то. Человек добро помнит. Провалился о ту зиму под лед. Настя вытащила. Отогрела. Спасла, можно сказать. А Ваське измена метится. Побежал бы подсмотреть, да пасеку бросить боится. Оттого и лютует. С той стороны пошарили по двери, потом она открылась, и, сгорблен­ ный, вошел пасечник. Длинно шмыгнул носом, сказал севшим голосом: — Не прогоняйте, люди добрые. Как собаку... — Ты, однако, хозяин. Пасечник сдерживал слезы: — Похозяйствовал, хватит! Брошу все. Кержачить пойду. — Кишка, однако, не тонка ли? Пасечник, слегка пригнувшись, поискал растопыренной пятернею чурбачок, присел около печки. Нламя заиграло у него на лице, одна щека окрасилась алым. — Не-ет! — сказал потвердевшим голосом.—Нет, дед!.. Не тонкая. Уйду в кержаки. И там жить можно. — Притерпишься, однако,— и в аду хорошо. Котельников не смотрел на пасечника, но и так, на слух, уловил в лице жадность: — Рассказывали, под гольцами деревня кержацкая... поселение. Шешнадцатая республика. На склоне сопки избы, около каждой — ручей свой. Сами никуда, только соболевать, а в мир ни ногой, один старшой их и может... по всем делам, да. Они верят!.. А он сдаст первым сортом, а им: обиды в миру — третьим приняли! Деньги себе на книжку. Коопера­ тивную квартиру купил в большом городе. Дети его, сказал, у других кержаков, на севере... как вроде искушение какое одолевают... А у самого в институте все, одеты-обуты... -— Был я! — впервые слегка повысил голос Пурыскин.— Ключи ви­ дел. Воду из них пил. Вкусная вода. В каждом ключе своя... Только про старшого не так! Брешешь ты. Это твоя думка. Рабов приобресть! — опу­ стил слабо приподнятую руку и опять, словно смирив себя, сказал почти неслышно: — Ненажора! Против бога, считай, идешь, а у него же помощи просишь. Пасечник приподнял зад над чурбачком, покачнулся к старику, про­ тянул трясущуюся ладонь: — Да где он, твой бог?.. Где?! Старик не глядел на него. — В глазах человеческих. — Э-э, в глазах! — пасечник неловко опустился на чурбачок, и ще-. ка его снова ярко запылала,— Глаза боятся, а руки делают,— и медлен­ но, тягуче скрючил пальцы на обеих пятернях.— Вот где о н у меня, бог-от! — Эти, что бог в руках, без разумения. Гондобят!.. А куда? С собой возьмешь? — Детям оставлю! Старик приподнял слабую ладонь, словно от чего-то хотел от­ городиться: у