Сибирские огни, 1977, №9
Котельников кивал, но это Матюшу не успокаивало: — Не перевернется? — Да нет, нет! Матюша вздыхал и тянул шею, вглядываясь в реку, но через минуту опять приступал с допросом: — А ты давно на ее глядел? — А чего б я на нее глядел? — Ну, как? Чтобы не перевернулась... Она хорошо стоит? — Чудак человек! Чего волнуешься? Матюша замолкал, но внутри у него, видно, что-то так и не утихало ни на миг, так и бродило, не давало ему успокоиться. И его опять про рывало: — А ты, Андреич, интересный, я и не знал... Чего, ты, грит, волну ешься? А?! Это еще надо в таком разе поглядеть, кто из нас чудак, а кто не чудак! И глядел на Котельникова так, как будто тот обижал его в лучших чувствах... Проплыли мимо большой когда-то деревни Ерунаково, около которой выходит к воде толстый угольный пласт, и Котельников долго глядел на этот черный обрыв: добро людям! Ерунаковцы дров на зиму никогда не запасают, зачем — топливо у них всегда под боком. Кто за ним ходит к обрыву на реку, а некоторые, говорят, копают потихоньку прямо у себя в подполье... Персональная шахта у каждого, вот что значит — Сибирь- матушка! Правда, и это не удержало людей в деревне — вон сколько по взлобку заколоченных домов... Да только, небобь, и это ненадолго: при дут и сюда строители с шахтерами, начнется тут иная жизнь. — Слышь, Андреич? А может, пока ты смотрел, было хорошо, а за крыл рюдзак, она и перевернулась! Он взмолился: — Матюш! Ты можешь о чем другом? — Ну, об чем другом-то?.. Об чем? Я тебя как человека, а ты... Ветер опять усилился, пошел снег. Сперва мелкий и жесткий, он на глазах становился все крупней и пушистей, и Котельникову любопытно было на это смотреть — таких разлапистых и полновесных снежинок, по жалуй, не видал он давно. В круженье их было что-то от праздника, от Нового года, и он, вконец продрогший, опять вспомнил о своем теплом доме... подумалось вдруг, что самое лучшее в этих его поездках — воз вращение, первые часы после него, первые минуты, когда ты с влажными волосами, распаренный, выходишь из ванной и к тебе бросается терпели во ожидавший за дверью Ванюшка, за палец ведет тебя к тахте, усажи вает, устраивается у тебя на коленях, а ты сидишь в толстом халате, чи стый, прихлебываешь душистый чай, а рядом,Вика, и рядом Гриша, рас сказывает, как там у них, в планерном кружке, дела, телевизор что-то показывает, но никто его не смотрит, сегодня он сам по себе, а им хорошо и без него... За спиной у Котельникова что-то далеко и глухо ударило раз и дру гой, он обернулся, и лицо его обожгло ледяным ветром, залепило снегом. Впереди стало ничего не видать, только в беспрерывном мельтешенье словно наметился какой-то свой порядок, каждая снежинка летела те перь не сама по себе, а была нанизана на длинную нить рядом с такими же другими, и эти туго натянутые гудящие нити сплошным потоком стре мительно неслись над рекой. Матюща теперь то держал ладонь козырьком, щурился, то покачи вал головою и вытирал глаза, и лицо у него впервые за время пути стало не то чтобы потрезвевшее, а даже, кажется, озабоченное. — Что, Матюша, совсем зима? — подбадривая, прокричал Ко тельников.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2