Сибирские огни, 1977, №9
— О!.. О!.. А я чё говорю? — И повел ладонью куда-то на дверь.— Это ты ей, бабка Марья, змеюке этой, скажи! Кинулся вчерась ехать, а она ни в какую. Я уже с ней и так и сяк, и побил было слегка, и лаской было попробовал, а она все чисто попрятала, меня замкнула в избе, а сама к соседям... Хорошо, что штаны нашел! Бабушка уже собирала на стол, то и дело обходила Матюшу, кото-* рый стоял теперь, плотно прильнув спиной к коминю. — А тебе край было ехать? — Значь, край... Он то отлипал от коминя, поводил плечами и встряхивался, а то, приподнимаясь на цыпочках, опять приникал к нему, жадно топырил на горячей стенке крючковатые свои пальцы и тут же обмякал, словно на чинал плавиться,— худая его, в загорелых морщинах кадыкастая шея длинно вытягивалась, и только кудлатая, с ушами торчком голова оста- в'алась запрокинутой. — Хух ты!.. Хух! А где Константиныч? Мне ему два слова... — Знаю я, каки это будут слова. , — Не, бабка Марья, боже сохрани, и не думай! Хочу сказать, рыба сверху пошла,— И наклонился к скрипнувшей двери,—Слышь, что гово рю, Константиныч? — Просит стакашек ему налить. — Да уж плесни ему, баушка, а то пропадет ни за понюх табаку... Матюша опять уже елозил спиной по стене, и голос его захлебывал ся то ли от блаженства, которое он испытывал, а то ли оттого, которое только предстояло, он теперь знал это, испытать. — Рыбка, говорю... хух! Рыбка, Константиныч, поперла! — Да я вот только хотел сказать об этом Андреичу. Сегодня сетки полные будут, Матюша теперь всматривался в Котельникова: — Андреич тебя... слышь, Андреич? Рыба, говорю, скатываться на чала. Змеинку знаешь? Бывал? Вот тут ниже, в начале курейки, кер жацкие сетки, я для интересу приподнял одну... слышь, Андреич? Выпил он жадно, и в конце как-то странно сложил толстые губы, всласть причмокнул, словно вбирал в себя все до капли. Повел над сто лом расплющенным на конце утиным носом, хотел было выбрать чем закусить да так и не выбрал ничего, только виновато глянул на деда. — Ты-ко хоть поешь сперва,— укорила Марья Даниловна. — Уважила ты меня, бабка Марья... слышь, Константиныч? Мож но сказать, спасла... — Добрые люди сейчас сетки ладят, а ты из дома с гармошкой! Дед все вроде бы насмешничал, но в голосе его Котельникову ус- лышалась жалость. Матюша значительно откашлялся, и вспотевшее от одного питья лицо его сделалось торжественное. — А мне, Констатиныч, товариство дороже! — При чем твое товариство? — А при том. Ивана Лукьяныча помнишь? Талызина. Дак вот. Мо жет, не знаешь... Мы с ним всегда обувку на двоих покупали. У него ле вой нету... не было, одним словом. У меня правой. А размер одинаковый. Мы с ним всегда одну пару на двоих. Он же в школе директором, всег да ха-рошие брали! А потом с ним бутылочку, да посидим. Смирно да хорошо, он же какой человек... эх! А перед ледоставом- всегда в город ладили, там у него товарищ... Он было на моторе, а я с гармошкой, да песню!.. А это его год, как нету, а я купил себе туфли, а в душу взош ло: кому второй-то? Взяло и не отпускает: пора плыть! Жинке своей го ворю: пора! Она понять толком не поняла, Константиныч,— бабы!.. А мне плыть надо...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2