Сибирские огни, 1977, №9
поддеть ведро и приподнять его, и Котельников убрал руку, отдал доли зывать почти пустую посудину. Пока бычок погромыхивал ведром, ожидавший Котельников притих, ему подумалось, что дома в это время проснулись его ребятишки, и Ва нюшка, обеими руками придерживая просторную пока, от братца до ставшуюся пижамку, босиком пробежал к Грише, залез на кровать, пы тается забраться под одеяло, а тот подоткнул его себе под спину, делает вид, что спит, и Ванюшка начнет обеими кулачками колотить его по плечу, и с кухни прибежит Вика, уложит их рядом, и каждого шлепнет, каждого поцелует и попросит не ссориться... И тут же Котельников как будто очнулся, стал, нагибаясь, доставать ведро, пытаясь подтащить ближе к пряслу, чтобы поднять потом через верх. В последнее время он запретил себе всякий раз, как придет на ум, вспоминать о своих отношениях с женою и подозревать ее мимоходом. Не потому, что боялся свыкнуться с мыслью, будто она ему изменяет,— просто был он гордый человек и был, как привык считать, человек трез вый, и ему, во-первых, казалось недостойным ворошить это без конца и теряться в догадках, а во-вторых, он был убежден, мгновенные вспышки ревности все только запутывали. Другое дело, когда Котельников воз вращался к этому вечером. Тогда среди ставших теперь обычными для него размышлений и о прожитом дне, и о всей своей жизни думал он и о себе с Викой, и то ли оттого, что в этих его ежевечерних рассуждениях присутствовала как бы некая заданность, они были уже несколько от влеченными, и это устраивало Котельникова, ему казалось, так‘лучше — и честнее, и, пожалуй, надежней... Когда сидел на корме и греб, припомнил, как: ночью почудилось, что умирает, но он только усмехнулся и, это откладывая на потом, поднажал веслом справа, и лодка легко вышла на стрежень, нос стало заносить, и он поднажал опять. Дед, боком стоявший с шестом в руках, обернулся к нему, слегка по вел бородой: — Однако потеплело в верховьях. Вода вскипала тугим буруном, на миг светлела и с глухим шумом снова уходила под борт, в черную глубину. Котельников напрягся еще, пытаясь обогнуть узкий мысок и заскочить в курью с ходу. Отозвался, когда уже развернулся в курье: — Думаете, теперь пойдет? Дед с сомненьем прищурился: — Да, если осталось кому идти... И Котельников понимающе кивнул. Лето отстояло погожее, без дождей, вода в Терси падала, как ни когда, и машины по бродам да перекатам пробирались далеко, поднима лись выше обычного. К обмелевшим ямам и омутам, где гулял хариус да от сталегорских фенолов отполаскивался в горной воде' таймень, царапа лись на подвесных моторах, скреблись на водометах, которых и в городе, и на новостройке развелось невидимо. Там, где раньше темнела лишь холодная глубина, рыбу, говорят, видать было глазом, и, сколько можно добыть, прикидывали заранее. Выбирали потом неводами, на ночь ставили сети, а напоследок «для пла на» лучили и выбивали острогой, долавливали «японскою удочкой» — тончайшей сеткой на длинном шестке. В верховье рыбу коптили, вя лили и солили, везли в город мешками и бочонками, все лето среди будок с моторами на берегу шел за бутылкой водки посреди рыбьих костей, за бидончиком пива разговор, кто, чего, сколько взял, а к осени вдруг возник прочный слух: все, выгребли Среднюю Терсь, ничего не осталось. Нету.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2