Сибирские огни, 1977, №9

романтический колорит. Хотя бы начале третьей части, так перекликающейся с го­ голевской «Р усью -трой кой». Но, вместе с тем, роман дальше приобретает все более ровный и эпически неторопливый тон. Все более широкого круга и людей, и событий касается писатель. Д а каких событий! Им ­ периалистическая война, Февральская ре­ волюция, гражданская война. Путь А лексея Рокотовэ достаточно сложен и противоре­ чив, пока он обретает свое место в строю созидателей новой жизни. Все это и опре­ д е л и л о усиление эпической емкости рома­ на «П ервая лю б о в ь» от части к части. Действие заключительной книги тр ило­ г и и — «П оэма о лесах» — охватывает исто­ рический отрезок со времен нэпа до кор­ ца тридцатых годов. Алексей Рокотов теперь переживает свое рож дение как пи­ сатель, настойчиво и упорно идущий к зрелости. Органический сплав поэтических деталей и точно выписанных пейзажей, ли‘- рических отступлений и размышлений о своем времени делает понятным и даже необходимым в заглавии романа слово «поэма». Здесь ощутим еще один пласт — истори­ ко-мемуарный материал о советских писа­ телях Владимире Зазубрине, Л и дии С ей - ф улли н ой , Валериане Правдухине, Петре Павленко и многих других. Необычайно ценные и остававшиеся д о сих пор неиз­ вестными подробности жизни и творчест­ ва этих писателей, как и щ е др о представ­ ленные сведения о литературных спорах и дискуссиях тех лет, размышления о пси­ хологии творчества, о мастерстве писателя сами по себе очень интересны. Но этот мемуарный материал не обретает в рома­ не той обобщенности и эпической значи­ мости, которая свойственна первым кни­ гам трилогии. То, что в этих книгах лишь едва намеча­ лось,— необязательность некоторых дета­ лей, живших в романе безотносительно к общей идее книги,— теперь заявляет о се­ бе решительнее и воспринимается уже как разностильность, пренебрежение к жанро­ вой определенности. Если о первых книгах можно было сказать, что повествование из лирических воспоминаний перерастало в широкое полотно, то в третьей книге идет как б у д то обратный процесс и явно сужи­ вает набранную в романе эпическую ем­ кость. В 1964 го ду Г. Маркрв, размышляя о пу­ тях литературного творчества, писал: «Нам открылась сейчас широкая возможность писать п рош ло е в новом сцеплении с днем сегодняшним, а со в р ем е н н о с ть— с чувст­ вом живой истории. Нам кажется, что именно на этом пути и возможно создание крупных произведений эпического харак­ тера и о современности, и о прош лом ». Именно таким произведением, где раскры­ вается «п р ош л о е в новом сцеплении с днем сегодняшним », стал роман Г. Маркова « С и ­ бирь», завершенный в 1973 го ду и у д о с то ­ енный Ленинской премии. . Г. Маркову всегда был свойствен глубоко поэтический взгляд на Сибирь и ее людей, что и о п р е д е л я л о подлинно лирическую атмосферу его историко-революционных романов «С тр о го вы », « О т е ц и сын». Те­ перь мы ощущаем такую атмосферу и в романе «С и б и р ь ». О дн а к о лиризм каждого из этих романов проявляется весьма спе­ цифично. Принципиально новое в использовании лирических средств мы обнаруживаем в романе «С и б и р ь ». Здесь уже во всех ком­ понентах произведения оказываются во­ едино слитыми эпические и лирические средства постижения действительности. Обратим ся к композиции романа. Она строится в строгой хронологической после­ довательности, охватывая два предрево­ люционных года. На страницы романа л о ­ жится б у дто бы сама история в ее важней­ ших проявлениях. Н о нельзя не заметить символического звучания многих сцен и картин романа, отражающих движение этой истории, но уже в лирико-романтическом плане. В начале романа пестрая толпа, горланя и улюлюкая, ищет в тайге опасного госу­ дарственного преступника Акимова. « М н о ­ гие из мужиков де рж али в руках топоры, вилы, лопаты, пешни, а близкие др уж ки Никифора, как и сам он, вооружились ружьями... Бабы семенили в след за мужи­ ками, самые опьяневшие и охальные то­ же кричали непотребные слова, потрясая ухватами, сковородками, колотушками д л я толчения варева свиньям» (Г. Марков, Сибирь. БСР, Новосибирск, 1975). И лишь один голос Поли прозвучал тогда против дикой облавы, однако разумные слова эти «б е с с л е д н о потонули в гуле». В финале же романа Акимов, разбирая ценнейший научный архив своего дяди, крупнейшего ученого-сибиреведа Лихаче­ ва, представляет всю Россию не столько в ее прошлом и настоящем, сколько в б у д у ­ щем, хотя в те «минуты он еще не знал, что в недрах истории созревала уже весть, которая вскоре прозвучала на весь мир:— Самодержавие в России низложено. Нача­ лась новая русская революция». Путь к этому лежал д л я революционера Акимова через множество опасностей и лишений, через сотни и сотни встреч с людьми, большинство которых у б еж да ло его в таких человеческих и революцион­ ных качествах сибиряков, которые прямо противостояли дикости толпы, некогда пре­ следовавшей опасного беглеца. Так от первой сцены романа д о его ф и ­ нала прокладывается прямая эмоциональ­ но-лирическая линия, оп р еделяющ ая идею романа «С и б и р ь ». ' С то л ь же органично лиро-эпическая сущность романа проявляется при анализе характеров героев, в самом языковом строе произведения. Верно отмечалось: «В «С и б и р и » возникают и взаимодействуют как бы два интонационных потока — эпи­ ческий, (объективное повествование) и л и ­ рический, который охватывает события, пе­ реживаемые Иваном Акимовым и Катей Ксенофонтовой, «п р о п ущ ен ны е» через них и как бы рассказываемые ими, хотя Всюду