Сибирские огни, 1977, №9
тех грозных лет: та же партийная страст ность'; честность, одержимость в дости жении высоких и благородных целей, та же готовность, если грянет бой, стать впереди бойцов и, презирая смерть, по вести их к победе. ...А тогда я шел из штаба бригады, мысленно повторяя слова, ; сказанные начальником политотдела: «Комиссаром быть не просто. Обязанностей много, от ветственность большая, а привилегия од н а— быть первым в бою, первым вести людей за правое дело партии». * * * В свой батальон я попал после обеда— полдня ушло на представление по команде. Батальон располагался за городом, в неглубокой, местами поросшей кустарни ком с еще не облетевшей листвой лощи не. Кустарник горел огненно-золотым пламенем, по дну лощины весело трезво нил родниковый ручеек, в небе держа лась стойкая голубизна. Все это, вместе взятое, составило бы довольно живопис ный пейзаж, если бы его не портили раз бросанные на покатых склонах пушки, машины, танки, дымившие полевые кух ни, конские упряжки и суетящийся военный люд. Палатка, где располагался штаб ба тальона, стояла неподалеку от ручья. Ее окружал кустарник, над которым были протянуты нитки телефонных проводов. — Явился, наконец,— такими словами встретил меня командир батальона ка питан Г. С. Коган.— Мне еще утром до несли: комиссар прибыл. Ну, я ждал, ждал... Думал, тебя кто-нибудь на пол- пути перехватил, сосватал. Поздоровались. Окинули друг друга изучающими взглядами. Комбат был вы сок, строен, черноволос. Энергичное ли цо, простецкая манера говорить. Не знаю, каким ему показался я, но внешне он проявил самое непосредственное ра душие. — Теперь порядок,— продолжал ком бат.— Комиссар на месте, можно воевать. А воевать нам придется не сегодня-завт ра. Сам видишь, немец вот-вот к Москве подойдет. Так что знакомься с людьми, входи в курс дела. Входить в курс дела пришлось в об становке довольно сложной: днем и ночью, с недолгими перерывами на от дых и еду, батальон занимался учебой. Надо было крепче сколотить экипажи, научить их всему, что требует бой с силь ным и жестоким врагом. Главным пред метом обучения, была тактика: танковый батальон в наступлении и обороне. Мы учились окапываться, организовывать систему огня, взаимодействовать с пехо той, артиллерией, изучали материальную часть танков и вооружения. Эта учеба изматывала л{одей до предела, но вот что удивительно — никто не жаловался на усталость. Трудности люди переноси ли молча, с какой-то деловой сосредото ченностью. В этом виделась серьезность их подготовки к предстоящим боям. А народ в батальоне подобрался толко вый — фронтовики, знавшие, почем фунт лиха, и те, кто еще не воевал, но был либо профессиональным военным тан кистом, либо рабочим; Немало в баталь оне было членов и кандидатов в члены ВКП(б), комсомольцев. Беседуя с ними, я видел, что все они горят желанием по скорее закончить период формирования и стать на пути врага. Ждать долго не пришлось. * * * Приказ на погрузку пришел под вечер, и сразу же лощина огласилась мощным гулом двигателей. Грузились в темноте, скрытнб, без огней. Пока никто точно не знал, куда поедем. Да нас это не очень-то и волновало, потому что мы знали глав ное — едем на фронт. А раз на фронт, то не все ли равно, близ какого городка, де ревни или речушки преградим путь рву щимся к Москве гитлеровцам. Преградим танками, стойкостью, жизнью своей. Ведь и городок, и деревня, и речушка нам бес конечно дороги,— это же все наше, род ная земля. Ехали мы почти без остано вок, станции одолевали с трудом — они были забиты эшелонами, следующими и в тыл, и в сторону фронта. Сутолока по ездов тревожила, все время напоминала о войне. А потом, уже на подходе к Мо скве, стали попадаться разрушенные до ма, чернеющие свежей землей воронки. Для тех из нас, кто уже был на фронте, все это было знакомо. Мы на следы бом бежек реагировали с молчаливой душев ной болью, а новички возмущались вслух. — Ты гляди, что он, сволочь, делает! Это же надо...— говорили они, теснясь у дверей теплушек. Пока ехали, я старался зря времени не тррять, изучал «тридцатьчетверку». Учи телем у меня был сержант Магомедов, человек с худым неприветливым лицом, узкой грудью и горячим, как у всех гор цев, темпераментом. Танкист он был от менный. Мы забирались с ним в танк, и, пока шел поезд, он растолковывал мне— что к чему. На остановках приходилось прерывать учебу, бежать утрясать во просы с питанием, графиком движения, с газетами и литературой, проводить на коротке политбеседы. Эшелон трогался, и снова, лишь выдавалось время, я при нимался за учебу. За два дня Магомедов сумел научить меня всем премудростям стрельбы из танка. — Ай, комиссар! Ай, хорошо дела ешь! — восклицал Магомедов, когда у меня что-нибудь получалось особенно удачно. При этом лицо его сияло доволь ной улыбкой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2