Сибирские огни, 1977, №9
160 и. с. л ы к о в планировалось вначале, а в Белоруссии, на лепельском направлении. Здесь по решению Ставки Главного Командова ния врагу был нанесен ряд чувствитель ных кбнтрударов. Эти контрудары, как и упорные бои советских войск на мно гих других участках советско-герман ского фронта, явились для захватчиков полной неожиданностью, ошеломили их, дали почувствовать, что сопротивление Красной Армии не сломлено, что оно с каждым днем нарастает. Однако наша армия еще не собралась с силами и достойного отпора дать не могла. Это предстояло сделать в буду щем. А пока обстановка все более ос ложнялась. Мы отступали. Мы несли большие потери. Наша дивизия, имевшая на вооруже нии устаревшие легкие танки, в первых же боях была, по существу, разбита. А те из ее бойцов и командиров, что уцелели, вынуждены были с другими частями отходить на восток, с трудом пробиваясь сквозь боевые порядки опе редивших нас немецких войск. Тех дней никогда не забыть. Мы ухо дили все дальше и дальше от границы. Уходили с тяжелыми, кровопролитными боями. И в каждом селе, в каждом городе, которые мы оставляли, на нас с уп реком, с болью и недоумением смот рели женщины, старики и дети. В их глазах был один вопрос: «Почему?.. По чему вы отступаете?!» Не было у нас слов, чтобы ответить им. Да и что было объяснять, когда мы и сами толком не знали, почему так слу чилось. Нас воспитывали и готовили к тому, что в случае агрессии мы непре менно будем бить врага на его терри тории. А вышло иначе: агрессор в пер вые недели войны сумел продвинуться в глубь нашей страны на 500—600 кило метров. Это позже обстоятельно, скрупулезно определили и всесторонне проанализи ровали причины наших неудач. А тогда сделать это было невозможно. И трудно было понять... Мы отступили за Днепр. Потом—поч ти к самой Москве. Мы отступали, но твердо верили, что будет у нас и обрат ный путь. Мы не могли остановить немцев, хотя дрались зло, отчаянно, насмерть. За три с небольшим месяца враг, пробивая на шу неуспевающую окрепнуть оборону, приблизился к столице и, несмотря на растущее сопротивление, продолжал рваться к Москве. Путь к ней все еще был открыт, враг знал это и потому спе шил изо всех сил. Он намеревался взять Москву в кольцо, превратить ее в груду развалин, чтобы от большевистской сто лицы и следа не осталось. «Фюрер ре шил, что капитуляция Москвы не долж на быть принята, если она даже и будет предложена противником», — такой приказ был дан германским войскам. Они надеялись на капитуляцию Мо сквы! * * * На всех фронтах шли тяжелые бои, а в это время около сотни уцелевших при отступлении и вроде бы оставшихся не у дел политработников, в числе ко торых был и я, томились в так называе мом резерве политсостава Западного фронта. Вынужденное безделье нас уг нетало. Мы обивали пороги штаба, и каждый раз, когда в лагере раздавался телефонный звонок, чуть ли не гурьбой бросались к аппарату в надежде услы шать свою фамилию. А если приходил кто-нибудь из начальства, мы буквально не давали ему прохода. У всех была од на просьба: «Пошлите на передовую». Нам отвечали: «Потерпите. Скоро всем хватит дел». Слушая сводки «Совинформбюро», чи тая газеты, мы понимали: обстановка складывается очень серьезная — и не в нашу пользу. Москва под угрозой. В нашей казарме висела карта, и мы, как, наверное, и в тысячах других мест страны, флажками обозначали положе ние на фронтах. Нашими войсками ос тавлены Рогачев, Сухиничи... Флажки перешагнули через Донец, приблизились к Солнечногорску... Каждый вечер флажки все больше приближались к Москве, скучиваясь в одном месте. А это значило, что враг собирает здесь свои главные силы. Мы, политработники, сгрудившись у карты, с тревогой следили за крайне опасным развитием событий и чувство вали себя виноватыми. Ведь мы были уже обстрелянными людьми и хорошо представляли, что кроется за этими флажками. Поэтому наиболее нетерпе ливые в резких тонах резюмировали, что держать нас в такое время в резер ве не только плохо, но и преступно. Говорили и, разумеется, понимали, что в больших штабах виднее. Там те, кому Родина вверила свою судьбу, там люди недюжинных способностей и воли. О них мы рассказывали бойцам на передовой, верили в них. И все же каждый считал, что именно его не хватает на фронте, именно он влил бы ту силу и энергию, которые, может быть, перевесили бы ча шу весов в нашу пользу. Поздним вечером первого октября прибежал запыхавшийся посыльный и с порога прокричал на всю казарму: — Политрук Лыков! В штаб резерва политсостава! Немедленно! Голос у посыльного был сиплый, не внятный, но для меня в тот момент он прозвучал любимой мелодией. Сердце сразу зажглось нетерпением, застучало громче. Я быстренько надел портупею, смахнул пыль с сапог. Пока я все это делал, успел услышать от обступивших
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2