Сибирские огни, 1977, №9

— Мне и тут неплохо,— воспротивился мастер. — Тебе-то неплохо, а стране каково? Старые тагильские мастера не разумеют в новых печах. Или туда иноземцев приглашать? Задумался Николай. На Магнитке тогда еще помнили американско­ го немца Шмидта. Он числился консультантом при печах. В цех являлся в сером костюме. Сверкнет желтыми ботинками — и нет его. К горну близко не подходил, а золотом платили... — Напоминание об иноземце все перевернуло во мне,— говорит Са­ пожников.^—По-другому я вдруг увидел и себя, и свое ремесло, и все во­ обще, что мы делаем... Чувство государственного хозяина заговорило во мне. Может, и слишком уж я замахнулся, только с тех пор, где бы ни ра­ ботал, всегда помню: от моего труда зависят дела и в других местах, по­ тому что' мы — рабочие и земледельцы — и есть страна... После Тагила Николай Петрович охотно и в Череповец переехал: «Зовут, значит, ценят». Заново пере.жил все трудности становления ново­ го производства, развернувшегося в необычных условиях — за полторы- две тысячи километров от сырьевых баз, и поднялся вместе с ним к вер­ шинам могущества и славы его. Не только умение и сноровку уральских мастеров принес Николай Петрович в Череповец, но и уральский рабочий характер. Впрочем, на­ верно, несправедливо это— «уральский характер», «поморский харак­ тер»... Не занимать-стать ни настойчивости, ни воли, ни выдумки сиби­ ряку и волжанину, донскому казаку и узбекскому хлопкоробу. Есть советский характер! В образе Николая Петровича Сапожникова он, по­ жалуй, проявился особенно отчетливо, объединив географические поня­ тия и отгранившись в главном — в отношении к делу. В этом — основа успехов наших на севере и на юге, в любой точке страны. 7 ноября 1930 года в Архангельске был установлен обелиск Севе­ р а— символ единства и свободы. Клятвенно высечены на нем слова: «Пролетарской волей и напором край суровый и отсталый превратим в индустриальный, новый Север». Сегодня эти слова звучат как рапорт о свершениях моих земляков. С запада на восток — от Мурманска до Сыктывкара и с севера на юг — от Нарьян-Мара до Череповца неузнаваемо преобразился облик края. Холодная северная земля, отогретая руками и сердцами советских людей, радостно раскрыла свои кладовые на службу разуму и справедливости. Н . ЖУРАВЛЕВ К юго-востоку от Ростова-на-Лону Чем дальше от Ростова в сторону Северного При- каспия, тем глуше испокон века была эта степная пустынь. Но даже вблизи от Ростова, в Задонской стороне, где с давних времен проходил ямской тракт на Кавказ, было безлюдно, и места эти оставались глухоманью. По глухой той дороге ехали и Пушкин, и Лермонтов, и Толстой. А друг и спутник Александра Сергеевича Н. Н. Раевский записал тогда в своем дневнике, как, переправившись через Дон у Аксайской станицы, они «сели в кареты и пустились в путь, двести верст ехали землями, при­ надлежащими Донскому войску, кои... составляли степь безводную и необитаемую, и на всем сем расстоянии, кроме одних землянок, ничего не было».