Сибирские огни, 1977, №9
— Так он тебе, что, Прокопенко? Выговором грозил, говоришь? Филиппович, повернувшись, сперва только замедленно подмигнул ему, словно просил обождать, когда он чуть-чуть отойдет, потом, поста вив косой подбородок на сложенные одна на одну крупные пятерни, слегка боднул воздух фетровой шапочкой: — Ну-у!.. Он же как? Одного вроде наказывает, заставляет рабо тать на себя, а другому, кто с ним уже по корешам,— тому награда. Этому, значит, уже можно зайчишку шарить... Заслужил вроде. Зарабо тал. Я, значит,— как же так? Фермы построим, хорошо, а зайч'ишку по следнего изведем. За что — выговор? А за это, говорит, ты не волнуйся. Это мы сами найдем, за что? Еще полежим? Или начинаешь уже — во вкус? Уже тянет? На этот раз Котельников сперва посидел внизу, подождал, пока хорошенько отходит себя легший на спину, ноги к потолку задравший Филиппович, а потом, когда пару чуть поубавилось, на полке опять рас тянулся он... Теперь Филиппович не стал помахивать веником, а раз и другой мягко провел им по спине, по ногам Котельникова, и от затылка до пят вся кожа, вся плоть его чутко отозвалась ожиданием новой ра дости, — Потерпи! Загривок ему обжег один веник, тут же на него опустился второй, а потом, перехватив руку, Филиппович сильно припечатал сверху ладонью, поигрывая рукой, надавил, и все, что было Котельниковым, опять стало растворяться, исчезать, превращаясь в одно сплошное ощущение знойно го, бегущего по жилам тепла... Ощущение это возникало то у одного плеча, то у другого, потом прожигать его всего целиком начинало меж ду лопатками, на пояснице и ниже нее, потом на связках под коленями, на икрах, на сухожилиях щиколоток. — Пятки, Андреич,— вверх! Он согнул ноги, и тот, махнув веником, откуда-то сверху, из-под самого потолка захватил жару и хлестко ударил им по ступням, накрыл их жгущей листвой, навалился на них, словно запечатывая, наконец, все то тепло, которое вошло в Котельникова до этого. Затем он перевернулся на спину, и когда таким- же манером оба веника прошлись по нему еще спереди, когда он лежал уже совсем обес силевший, погруженный в легкое, полудремотное забытье, из которого его ненадолго выводил только этот вспыхивающий на теле, долго не затухающий жар, Филиппович опять поймал под потолком какого-то особенного, густого тепла, тихонько пришлепнул вениками по щекам, соединил их, закрыл лицо, прижал руками, и Котельников задохнулся от этой пахнущей и горячим хлебным мякишем, и чуть подгоревшею ко рочкой густоты, благодарно застонал в голос, замычал что-то нечлено раздельно-радостное, будто бы очень ясное и без слов. Из бани он вышел, пошатываясь, его уже повело над соломой, когда егерь около подмышки твердо взял его под руку, повел дальше, щелкнул на стенке выключателем, толкнул дверь, и оба они очутились в прохлад ной, прокаленной легким морозцем темноте... Обжигая ступни, Котельников вслед за Филиппычем пошел по сла бо натоптанной тропинке, свернул на целину и, глядя, как падает, рас кинув руки, хозяин, присел на корточки и неловко повалился набок. Снег был мягкий и тихий, Котельникова лизнуло острым холодом, и, перекатываясь на спину, он ощутил почти мгновенный возврат созна ния, сделавшего четкими и краски, и запахи, и звуки. Иглйлись, не слышно сияли в густеющей сини крохотные, будто еще подслеповатые звезды, пахло талой водой, горячим и чистым телом, доносило издалека хриплый собачий лрй, и каждая эта подробность окружающего мира казалась Котельникову отчего-то сейчас особенно дорогой и значитель
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2