Сибирские огни, 1977, №8

учебник. Верно, мамочка? (Обнимает ее.) Миленькая моя, заботливая мамочка. Ну, какие у тебя могут быть дела с.Обертынским? АДА ЛЬВОВНА. Вот бы ты поготовила обеды, да если б у тебя всей наличности было триста рублей, тогда бы ты поняла, какие могут быть дела с заведующим столовой. Сейчас обед принесу. Прибери со стола. Ключ от гаража они оставили? ЛЕНА. А зачем им был нужен ключ от гаража? АДА ЛЬВОВНА. Ну, они мне... помогали вещи сотрудников пере­ ставить, дров достать. (Кладет ключ в карман и уходит.) Лена садится к столу и раскрывает учебник. Сейчас войдет ее отец, возвращающийся от сбирания долгов и с базара. Но прежде чем расска­ зать об ее отце, мы коснемся слегка дочери, конечно, настолько, на­ сколько она позволит это. Лена училась в Московском университете, но недоучилась. Случается, что юность думает, будто она знает больше, чем старость, опыт и труд. Она стала презирать профессоров. Она вернулась в Тулу. Здесь она поняла, что ошиблась,— и не нашла ничего лучшего, как поступить в трест, где работал ее отец. Она несколько озлобилась, но не на себя, а, как это часто случается, на других. Она стала резка. То, что звучит в голосе ее матери, в тысячу раз сильнее воплотилось в мыс­ лях ее дочери. Сейчас Лена одета в короткую меховую куртку, порядком истершую­ ся и обнаружившую, что некоторое время назад обладатели шкурок, из которых сделана шубка, умели мяукать. Шляпа, в виде кокошника, чер­ ная, линялая, сдвинута на затылок, но это не скрывает ее отвратительного качества. На груди ее—вязаное белое жабо, похожее на те салфеточки, ко­ торые рачительные хозяйки кладут на диваны, туда, куда, по их мнению, должна прислониться голова гостя. Не подумайте, что у меня такие фри. вольные мысли и касательно Лены,-—пока что только голова кота Вась­ ки касалась ее груди, да и то не на долгое время. Из-под жакетки видна голубая юбка... нет, я не буду конфузить барышню описанием ее ж ал­ кого наряда. Но с чистым сердцем и откровенной совестью я должен признаться, что даже несмотря на этот бедный скарб, который она назы­ вает туалетом, она все же кажется красивой,— а в профиль совершен­ нейшей красавицей. Что в ней красивого? Когда я спрашивал об этом свою жену, кото­ рая, как известно, очень строга в смысле выбора красоты и за меня вышла исключительно потому, что встретила редкий случай безобра­ зия,— моя жена сказала,— ей нравятся в Лене ее глаза. Я вгляделся. Да, моя жена права. Глаза у Лены такие пронзительные, что вам кажет­ ся, будто она знает все ваши недостатки, а в-недостатках своих люди не так-то часто сознаются. Ее боятся. В тресте, как уже сообщалось, она секретарь председателя, но все же местком и еще кое-кто собирались уволить ее раза три, но, вспомнив ее глаза, оставляли. Я глубоко убеж­ ден, что предтреста там, в Самарканде, потому-то и не вызывает ее и д а ­ же потому-то и оставил всю семью Щелкана в Ташкенте, что боится ее языка и ее насмешливого взгляда. Говорят, будто бы на кондитерских фабриках рабочие не могут есть конфеты, так как они им приелись. Они даже работают с закрытыми глазами и с ноздрями, из которых торчит вата. Не знаю, правда ли это, но я как автор, работающий среди писателей, которые в известном смыс­ ле могут быть приравнены к конфетам, в особенности это относится к поэтам, я могу сказать, что книги их я,— правда, не все,— но читаю. Извините за болтовню, я в сущности пишу пьесу вовсе не о себе, а о Лене и ее отце, и я хочу этими строками сказать, что замечание о конфетах мо­ жет относиться и к Лене. Ей так много раз предлагали любовь, распи