Сибирские огни, 1977, №8

Повесть почти сразу начинается с вели­ колепных описаний сибирской природы: «Наконец дремучие хребты раздвигают­ ся, и я вступаю в широкую долину. Здесь тайга осветлена речками, полянами, озера­ ми и лугами. В день по нескольку раз гре­ мят солнечные минутные грозы. Пронесет­ ся туча, небольшая, черная, оглушительно загрохочет, взъярится молниями, сыпанет на землю небольшой ливень. А сбоку солнце палит, и от него ливень валится зо­ лотым водопадом, и травы сверкают, и ручьи слепят. Минута — и нет грозы, снова жар обдает землю, и еще сильнее двину­ лись в рост травы. А ты идешь, промокший с головы до ног, и тебе хорошо, тепло и радостно». Сочно, интересно выписаны и люди, встречаемые главным героем повести, сту- дентом-орнитологом. Вот забавный дере­ венский «философ-лентяй» дядя Игнат: «Дядя Игнат очень высокий, сухой, с багровым от солнца и ветра лицом. У него лихо закрученные усы. На стриженой го­ лове сальным блином лежит бурая кепка с разбухшим, в два пальца толщиной ко­ зырьком. Медлительный, спокойный и не­ возмутимый, восседал дядя Игнат на табу­ ретке...» У «лихого весельчака в полосатой тель­ няшке» Грихи Шаньгина «играли усмешкой землянично-сочные губы, дрожащие кры­ лышки носа, прищуренные зеленые глаза», а у поварихи Джанкой глаза были «по-ки­ тайски раскосые и по-русски синие». Мак­ сим Правилов «весь свит из сухих и твер­ дых мускулов», а агроном Касьянов «был сравнительно молодой и до того поджа­ рый, что казался невесомым. Не очень крупный, сутулый, горбоносый, взъеро­ шенный, он шел ныряющей походкой, шел легко, едва касаясь земли. Так и чудилось, что вот-вот сейчас он оттолкнется и по­ летит». Однако косари далекого Желыкена предстают перед нами вовсе не этакими пейзанами, вызывающими лишь восторг и умиление автора. Они все—в труде, они— колхозный коллектив, в котором есть свои внутренние человеческие и производствен­ ные отношения. Причем те и другие так переплетены, что приезжему орнитологу не сразу удается в них разобраться. И вот здесь на сцену выступает снова излюблен­ ный лавровский конфликт: несколько ге­ роев как бы проверяются оселком Любви, Красоты, как бы доказывая правомерность своих притязаний на них, выносят сами се­ бя на суд читателя: достойны ли они под­ линной Любви и Красоты? Мы помним: своеобразный «смотр же- йихов» перед лицом красоты, женственно­ сти был намечен еще в «Выигрыше», где на взаимность Гали претендовали Бричкин и Полынин. Этот же мотив просматривает­ ся и в рассказе «Веселый сказочник», где перед библиотекаршей Валей поочередно самораскрываются брюзгливый Истомин и окрыленный творчеством,' тонкий душевно Устьянцев. И вот здесь, в повести «Мне кричат жу­ равли», о красавице Стеше мечтают сразу трое: Гриха Шаньгин, Максим Правилов и приезжий студент-орнитолог. Кому же от7 даст она предпочтение? Гриха Шаньгин — бывший муж Стеши, но она ушла от него через месяц после свадьбы, потому что он «все командовать хотел, чтобы, значит, Стеша на цыпочках перед ним бегала, угождала ему». Хотя и небесталанная, но какая-то неустоявшаяся, самолюбивая и грубоватая натура Шаньги­ на видна . весьма отчетливо из метких штришков и черточек, вроде бы походя «подброшенных» нам писателем. Вот Гриха вдруг, ни с того ни с сего, «отчаянно за­ голосил» глуповатую частушку, вот он не­ брежно, со смешочком обошелся с зем­ ляникой, собранной поварихой для лучше­ го косаря, вот грубо оборвал кого-то из товарищей. Отдаст ли себя навсегда тако­ му «ухарю» гордая и независимая, всей душой тянущаяся к прекрасному Стеша? Нет, конечно. Не волнует ее сердце пусть и работя­ щий, честный, но, увы, очень уж обыден­ ный и скучноватый («В нем — ни на грош поэзии»,— говорят о таких людях) Максим Правилов. И только мечтательный орнитолог, спо­ собный слышать нежное «пю-и» пеночки- зарнички, «ночное мычанье» таинственной птицы выпи,, «тонкий жалобный голосок журавленка», видеть у своих ног «сильный, ■упруго извивающийся, серебристый жгут ручья», «джунгли лугов, осыпанные мелкой голубой гречавкой», осязать «медовые запахи распареннь1х трав»,— только этот, чудаковатый и чуткий, влюбленный в своих птиц, в речку, в природу, во все зеленое, живое и прекрасное, человек сумел, как видно, заронить в сердце Стеши священ­ ную искру чувства, искру любви... Так житейски справедливо и философски точно разрешился этот негласный «спор женихов»: настоящая Красота готова поко­ риться только тоже Красоте (пусть дру­ гой — душевной, личностной), но не пойдет за пошлостью, обыденностью, грубостью. * * * Одной из вершин лавровской прозы ста­ ла повесть «Встреча с чудом». Писатель сразу взял словно несколькими тонами выше; после первых «пристрелочных» рас­ сказов он как бы развернулся во всю ширь своего таланта. Насыщенность мыслью, лиризм, бурное жизнелюбие, редкое бо­ гатство настроений,, чувств, их оттенков, яркокрасочный калейдоскоп деталей, об­ разов, описаний — все это обеспечило «Встрече с чудом» успех и у читателя, и у критики. (Не случайно повесть неодно­ кратно переиздавалась массовыми тира­ жами, переведена на многие иностранные языки, вышла в «Роман-газете», инсцени­ рована в нескольких театрах, по ней по­ ставлен радиоспектакль, создан фильм «Дорога к морю», написана Д. Кабалев­ ским опера «Сестры»), Новой повестью И. Лавров продолжил и усилил самую, пожалуй, животворную