Сибирские огни, 1977, №8

критика Г. Кожуховой, в состав «театраль­ ной сборной страны», встретившись с вы­ ходцами из театра «Современник», а также с Андреем Поповым, перешедшим во МХАТ из Центрального театра Советской Армии («Правда», 28 января 1977 г.). Если уж такое происходит со зрелыми мастера­ ми, выдающимися деятелями нашего теат­ ра, то что говорить о выпускниках театраль­ ных школ и училищ — воспитанника Щукин­ ского училища можно встретить и в Ленинграде, и в Новосибирске, и во Вла­ дивостоке. Впрочем, говоря о спектакле «Лето крас­ ное», мы упоминали, ,*то есть в нем один образ, который удерживает зрительское внимание от начала до конца. Это садовод Фрол Песков в исполнении ветерана театра Л. Двоеглазова. 30 лет работает в Барнауле этот артист, и сегодня его понимание зрите­ ля, его яркая индивидуальность составляют .главное, что цементирует действие рыхлой пьесы. Фролу — Двоеглазову до всего есть дело. Ему мало своих забот с опытными сортами сибирских яблок, с созданием колхозного сада. Нет, он самолично отвозит слепую девушку в город на операцию, принимает живейшее участие в судьбе Симы, уговари­ вает легковесного Паню Околесина не по­ рывать с землей, поскольку здесь его, Пани, истинное призвание. Но над всеми делами и заботами повис неразрешенный вопрос: нет у Пескова здоровья, кто насле­ дует его дело? Сын Владимир? Да, у него есть хватка селекционера, десять лет изу­ чал он отцовский опыт. Но поманила город­ ская жизнь, стал Владимир таксистом, день­ ги зашибает, «что твой профессор». Корыстолюбивая жена, ажиотаж по поводу покупки ковра, потом автомашины... Совсем засосала парня жажда приобретательства. Ничего вроде бы не делает отец для пробуждения в сыне чувства долга перед землей, перед делом всей своей жизни — яблоневым садом, который сулит не только яблоки колхозной детворе, но и облагора­ живающую душу красоту. Как хорошо знает артист своего героя, прирожденного чалдо­ на, его мудрую неторопкость в решениях, основательность, как знает цену молчали­ вого противодействия! Подготовленный женой («Разве ты не мужчина?!»), Владимир приступает к реши­ тельному объяснению с Отцом. Надо пере­ езжать в город, дом продать и рассчитаться с долгами. А сад? Сад и без них проживет. Ничего не отвечает Песков — Двоеглазов. Сидит на табурете старый человек, тяжело уронил на стол натруженные руки. Но от каждого слова Владимира вздрагивает и горбится спина, будто непомерную тяжесть взваливают на плечи Фролу Семеновичу. Наступает долгая пауза. В растерянности за­ молчал сын, молчит и отец. Из молчания рождается страшное:' Владимир хватается за топор. В бессильной ярости рубит он яблони. Алым пламенем вспыхивают и гас­ нут висящие над сценой щиты, где условно изображены гибнущие сейчас деревья. Грохотом отдается усиленный динамиками стук топора. Вскочил с места старик, зажал уши, но опять ни слова не проронил. И его молчание оказывается сильнее всяких слов. Последнее сопротивление сломлено — Вла­ димир с той же яростью обрушивает топор на злополучный «Москвич» (совсем как один из героев В. Розова, изрубивший шаш­ кой символ мещанства — полированную мебель). Сцена с Владимиром стала дра­ матической кульминацией спектакля. Имен­ но здесь завершилась главная, подспудно проходящая линия — отцы и их воспреем- ники, основоположники и продолжатели их дела. Хороший человек чаще всего бывает веселым человеком. Не потому ли так ча­ сто и охотно шутит Фрол Песков? Без шутки, без забавной выходки он и минуты не проживет. И это не мешает ему быть по-настоящему значительной личностью. Когда просматриваешь один лишь текст роли Пескова, состоящий из малозначи­ тельных реплик, шутливых словечек, и сравниваешь потом с общим впечатлени­ ем, то поражаешься — сколько же принес актер от себя, как расширил и углубил роль, создав образ не просто заботливого и веселого старика, но садовода-опытни- ка, ученика М. А. Лисавенко, посвятившего всю жизнь, все помыслы приумножению богатств страны. Углубленная разработка центральной ли­ нии действия, создание самобытного об­ раза Фрола Пескова не искупает недо­ статков спектакля в целом. Удивляет сти­ листический разнобой, смешение двух планов — бытового и условного. Пригла­ шенные для оформления «Лета красного» московские художники Т. И. Сельвинская и И. Н. Шумилов создали стилизованные под березы порталы, привесили изящные щиты с условно изображенными деревья­ ми, предусмотрели эмоциональное воздей­ ствие световой партитуры. Но рядом с та­ кой изысканной условностью — грубая, не­ казистая мебель, чурбаки, топор, более чем скромная одежда персонажей, даже на свадьбе. Столь же странное ощущение ^стилевого разнобоя оставляет и музыкаль­ ное решение — бытовая частушка без со­ провождения сменяется песенкой под ба­ ян, а затем симфонической музыкой, ус­ ловно вводимой в патетических местах. Впечатление такое, что театр задался целью в пределах одного спектакля уго­ дить одновременно всем вкусам зрителей, почитателям всех театральных направле­ ний. Есть мудрое изречение — Человек, обучающийся игре на всех инструментах, не владеет ни одним». Так и театр. Он при­ знает лишь однолюбов. И Алтайский те­ атр вовсе не одинок на этом пути — каж­ дый театр, отказавшийся от проведения своего направления в искусстве во имя включения в палитру лучших достижений всех существующих театральных школ, на деле отказывается от индивидуальной творческой манеры, не приобретая при этом ничего: «Человек, обучающийся игре на всех инструментах...» Нет ничего более упрощенного в искус­ стве, чем понимание реализма как требо­ вания одного лишь «жизнеподобия». Ши