Сибирские огни, 1977, №8

вая первооснова — необоримая русская душа. Она в широких или задорных, раз­ думчивых или озорных песнях, в переливах гармоники, в печальных вздохах шарманки, в безбрежном разливе домр. Недаром к музыкальному оформлению спектакля был привлечен такой знаток народной песни, как Н. Будашкйн. Душа народная и в пре­ красных пейзажах художника Б. Волкова — им благодарно аплодировал при раскрытии занавеса зал. Давно новосибирские зрители не видели живописных декораций, тем бо­ лее таких, где столько русского раздолья, света, где картины родной природы окра­ шены лирической грустью, исполнены ще­ мящей болью неизбывной любви. Русская душа неизменно присутствовала и в труде человеческом, который прорывался в лю­ бую сцену то в виде крестьянской рабочей утвари, то в виде огромной, во всю ширину портала скирды обмолоченной соломы, то долгой молчаливой сценой работы за прял­ ками. Наконец, идейным центром, воплотив­ шим в себе мудрость и душу народную, предстает в спектакле Аким. Образ, созданный И. Ильинским, прошел самое трудное испытание — временем. За двадцать лет он не только не потускнел, но приобрел новое качество — мудрой нето­ ропкой величавости. Аким — Ильинский, ка­ ким его увидели новосибирцы, несомненно, один из самых значительных этапов в раз­ витии всего советского театра. Слияние актера с образом настолько ве­ лико, что невозможно отделить—где актер, а где роль. Вот сидит Аким, свесив ноги, I на печи. В избе происходит безобразная пьяная сцена. Куражится Никита, издевается над поверженной соперницей придуркова­ тая Акулина. Идет шумная перебранка, но взгляды зрителей постоянно обращаются к безмолвному, неподвижному Акиму. Его глазами видится нам все происходящее, его оценки мы ожидаем. А уж когда заговорит Аким да начнет свои косноязычные «тае», «значит», «э, эх-хе-хе!» — у нас полное ощущение взволнованной убедительной ре­ чи. Отчего такое? Тут не слова важны — зритель отчетливо ощущает либо гневный протест, либо горькое сетование, либо не­ одобрительное отношение к событиям. За каждым звуком ощутимо точное, ясное действование актера. Каждую секунду свое­ го сценического пребывания И. Ильинский наполняет богатой внутренней жизнью. На наших глазах простой крестьянин вырастает в обобщающий образ поборника правды и добра. Громом аплодисментов провожали зрители его уход в третьем акте: «Пусти, не останусь. Лучше под забором переночую, чем в пакости твоей. Тьфу, прости господи!» Но проходит минута, и вновь возвративший­ ся Аким говорит уже не гневно, но мягко, сильно, убеждающе: «Опамятуйся, Никита, душа надобна». Теперь Аким уходит не сра­ зу, долго глядит на сына с сочувствием, да, именно с сочувствием к его душевной сле­ поте. Ильинский истинно велик в эту мину­ ту. Верой в победу света над тьмой, спра­ ведливости над неправдой жизни дышит весь его облик. По сравнению с «Царем Федором Иоан­ новичем» «Власть тьмы» спектакль менее зрелищный, решен в более сдержанной внешней форме. Но единство режиссерской • философской концепции несомненно: ело -; во «благость» становится синонимом слов «доброта», «правда», «истина», а призыв «душа надобна» объединяет оба спектакля единым гуманистическим пафосом. Обра­ тившись к прошлому России, запечатленно­ му в прекрасных созданиях мастеров слова, режиссер увидел внутри этих произведений, в глубинной их сути возможность нового прочтения. Не совершая насилия ни над драмой Л. Н. Толстого, ни над трагедией А. К. Толстого, постановщик наполнил свои спектакли светом, стремлением к справед­ ливости, показал возвеличивающее душу благородство помыслов русского народа. Так, явление, рассмотренное в его истори­ ческой перспективе, показывает нам в да­ леком прошлом истоки лучших черт рус­ ского характера. В споре о традициях и новаторстве ново­ сибирский зритель получил еще один весо­ мый аргумент в пользу бережного, истори­ чески достоверного,’ но отнюдь не музей­ ного отношения к классическому насле­ дию. Мимо опытов Б. Равенских отныне не может пройти ни один театр Новосибир­ ска, ни один гастролирующий коллектив, потому что «Царь Федор Иоаннович» и «Власть тьмы» в постановке Малого театра отныне стали частицей общего опыта но­ восибирского Зрителя, частью его новых ожиданий. Величие доброты Искать неповторимое, открывать долго­ жданное, смутно угадываемое, радовать не­ ожиданностью открытий в сегодняшнем, очень «режиссерском», театре невозможно без ярких актерских работ. В случае со спектаклями Б. Равенских мы стали свиде­ телями того счастливого сочетания, когда талант режиссера был помножен на яркую творческую личность исполнителя. Но бы­ вает иначе. Бывает, что во имя «самовыра­ жения» режиссер сознательно пренебрегает творческими индивидуальностями других создателей спектакля. Бывает, что такие спектакли нравятся, имеют успех: «Ах, ка­ кой яркий постановочный замысел! Ах, ка­ кое единство формы, строгая соподчинен- ность всех компонентов спектакля!» Но это призрачный, временны») успех. Вслед за восторгами начинается охлаждение, потому что в коллективном искусстве театра нельзя обойтись без творчества всего коллектива. | Режиссерские самоповторы, формальное! выполнение актерских задач, штамп, холод­ ная рассудочность взамен «истины страстей' и правдоподобия чувствований» — вот не­ избежная расплата за подобное «самовла-; стие». Не случайно сегодняшний зритель) все более решительно высказывается за актера-мастера. Не в этом ли причина успе­ ха гастролей Ленинградского академическо­ го театра драмы имени А . С. Пушкина?