Сибирские огни, 1977, №8
ДЕЖИН . Думаете, в ваш гараж привезут? ЩЕЛКАН. В мой ли, в другой ли, проследить нетрудно. Скорей все го в мой: сам-де Щелкан не смеет открыть двери, дочь-де его смотрит в персидскую книжку, жена-де... (Вздрогнув.) Нет, пожалуй, не стоит пытаться, Иван Кузьмич. Не надо... ДЕЖИН . А я разлакомился. Я — попытаюсь. Вора всегда приятно поймать, а в теперешнее военное время — вдесятеро. Пойду ящики грузить. ЩЕЛКАН. Что это меня так ожгло? (Охватив голову руками.) Куда это меня мысль понесла? Куда это я лечу? В пропасть? Или — к счастью? Или дано мне увидеть людей, их горе и подвиги? Или меня уносит от лю дей? Кто же мне ответит? Кто мне поможет? Кто мне скажет, куда мне лететь на моем ковре?! Тридцать лет назад, молодым человеком, я проходил Старым Городом. Сегодня я снова вошел в него. Увы! Моя голова седа. Ноги мои, правда, после болезни,—дрожат. И я думал: неужели же все то, что я помню, было только моей молодостью? Где та пестрота, разнообразные крики, звоны, кони и пушистые ослики в таком количестве, что узкая улица казалась трубой того рога изобилия, который видел я в детстве в моей азбуке. Улички мертвы. Тогда они были узки, сейчас — широки, ибо даже мухи не летают по ним. Неужели передо мной зеркало моей жизни? Неужели пора каркнуть ворону над трупом, дабы могильщики торопились закопать меня? И вдруг за стеной послыша'лись голоса. Я увидел ворота. Я взгля нул в них. Вместо разрушенного квартала Старого Города я увидал новое, сверкающее здание лаборатории. Все его многочисленные окна, каза лось, говорили приветливо: поздравьте меня, я творю! И тогда я понял, что именно здесь рождается этот элексир жизни, благодаря которому я буду жить вечно. Физический институт. Лаборатория профессора Оскара Петровича НОРБЕРГА. Те, кто бывал в лабораториях, знают, что это такое, а те, кто не бывал,— сколько им ни описывай — все равно ничего не поймут, так как даже и побывавшие, если расспросить их по совести, признаются, что они тоже ничего не поняли. А как же иначе. Наука есть наука, и если б мы все ее понимали, то, несомненно, все были б научными ра ботниками. Аппараты. Стекло. Металл. Бумага. Карандаши типа «Пи онер» и фиолетовые чернила. На заднем плане большие застекленные двери. Видимо, производится какой-то серьезный опыт. Профессор Оскар Петрович Норберг, высокий мужчина с низким голосом, отдает прика зания. Лаборанты отвечают ему почти по-военному. Я завидую и про фессору и его лаборантам. Приятно отдавать приказания, а еще приятнее исполнять их, так как знаешь, что создаешь науку или, во всяком слу чае, ловишь ее. А что представляет из себя моя личность? Я сижу день и ночь за столом, вожу карандашом или пером по бумаге, изредка пе чатаю на машинке,— и приказания отдаю только себе, но всякий знает, как трудно быть лаборантом у самого себя. Вот почему мне никогда не поймать Фортуну. Впрочем, однажды, совершенно случайно, я ее пой мал. Но так как я устал от погони и вследствие того сильно раздражил ся, то я обращался с ней крайне зверски. И правильно делал, если го ворить правду. Негодяйка никогда больше не попадалась мне на доро ге. Так пусть же она помнит меня!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2