Сибирские огни, 1977, №7

— А я ничо не говорю, токо... слабый он, вот чо. Сам не знат, чо ему надо. — Это правильно,— согласилась Таня. Тут в дверь позвонили, бабушка пошла открывать, ввалился Сере­ жа и, упав к Таниным ногам, зарыдал. — Я пойду, пожалуй,— сказала Таня, отцепляя от себя Сережу. — Во, во. Пойду,— зло сказала бабушка. Таня цомогла перетащить Сережу в комнату и уложить спать и только потом ушла. «Ему бы работать пожарником или водолазом, тогда бы он был очень хороший человек»,— думала она, вспрмнив, как легко и бесстраш­ но перелетал Сережа через овраги. Было приятно и грустно жалеть его, еще была в этом маленькая необходимость, впрочем, настолько малень­ кая, что Таня ее не заметила. Назавтра Сережа позвонил ей в библиотеку и,, почему-то заикаясь, просил прощения. Таня говорила, что ничего, да, она придет, обязатель­ но, только ей надо домой сходить, к маме. Сегодня она сходит домой, а завтра придет к нему. Сережа не верил, злился. Таня убеждала, что не эрет, а сама удивлялась: ведь Сережа — мальчик красивый, не может такого быть, чтоб он так за нее цеплялся, потому что у него больше ни­ кого нет. К маме ей действительно надо было сходить — отнести костюм. А потом еще письмо. Сашка принес его, когда Тани не было. Письмо про подлость, про жизнь и усталость, инфантильность и жестокость. Про безотцовщину их сына. У Сашки что-то там стряслось, или он начал тихо сходить с ума один в своей квартире. Никаких других «или» она не видела... Она поехала в тот же вечер к Сереже, спрятав письмо на дно ящика в своем столе. Сережа обрадовался, сказал: «Я же знал, что ты врешь, никакого сына у тебя нету». Таню неприятно поразили эти слова. Она вздрогнула, засмеялась и сказала, что он алкоголик. Но Сережа ссорить­ ся не захотел. Читал своего Джека Лондона, копался в часах и трети­ ровал бабок... «Может, он играет?» — думала Таня, вглядываясь в безмятежное лицо. Но он не играл и, наверно, ничего такого не думал, радовался, что она рядом, опекал ее, радуясь возможности опекать, а Таня подозревала его, как бы обманывала, значит, была хуже. Пряталась, когда сам он был на виду. Просто для нее в этом не было смысла. Потом Сережа болтал о своих девушках, какие они у него, лукаво поглядывал на нее, говорил про вино, друзей. Таня не слушала, тогда Сережа, видя это, сел рядом, нелепо, нежно обнял ее и спросил: — Ну, что у тебя стряслось? И вдруг перестал быть глупым, показался даже старше. Какая-то в этом опасность мелькнула. Таня оттолкнула его от себя, но поздно — заплакала. Сережа испугался, стал наливать вино, Таня оттолкнула ста­ кан, тогда Сережа помчался прямо в плавках на кухню и принес ей ста­ кан ледяного молока. При виде молока Таня задохнулась, глянула на Сережу расширенными глазами, почти испуганно, и, чтоб не закричать, упала лицом в подушку. Сережа был тихий в тот вечер, гладил ей руки, говорил, заглядывая с тревогой b лицо. Таня уже успокоилась и сама болтала, не очень слу­ шая. Казалось, слова не нужны здесь, их произносят, только чтобы за­ полнить тишину, а важно именно это внимание в чужих глазах и насто­ роженная готовность помочь. И он сам был слабый, еще слабее, потому что не умел думать и не знал, что ему надо работать пожарником или автогонщиком, чтоб стать полностью счастливым. А Таня ему этого не говорила. Он бы все равно не поверил, не стал бы...