Сибирские огни, 1977, №7

— У нас же премьера была восемнадцатого... — А-а.— Таня дует в чашку,— Премьера — это всегда праздник. — Ну да,— хмыкает Сашка.— Я ж тебе не про то... «Айболит». — И какую роль ты играл? — Большую,— говорит Сашка.— Бармалея. Представляешь, приве­ ли этот, интернат, что ли, или детдом... Это ужас, что было! На премье­ рах всем цветы всегда дарят, да? Ну, после спектакля. А в этот раз мне ни фига! Представляешь, дети залазят на сцену, самых карапузов выпу­ стили с букетами, они у меня в ногах копошатся, а только я нагнусь — врассыпную. Я даже одного хотел поймать — сам букет отобрать, так он чуть рев не поднял и несется прямо к Славке Обухову — Айболиту. Все- та ки— я гений! Нет, все-таки я гений! А? Гений зла! — Какой интернат? — Что? Ты ничего никогда не слышишь. Застрянешь на одном сло­ ве, и весь рассказ мимо тебя. Как ты еще живешь! А? Трамваем тебя не сшибает, ты удивительно везучая. Ин-тер-нат! Где дети живут, понима­ ешь, они туда не приходят и уходят, а там живут? Да, мне хотелось уда­ виться, да, я сам все это видел: как старшие, а им, салагам, по пятнад­ цать лет, ведут за ручки мелюзгу в буфет угощать лимонадом. Как они к ним наклоняются, все показывают, объясняют, будто родители. И я их всех хотел забрать к себе независимо от возраста! Ты думаешь, что ты вот так скажешь: какой интернат? — и сразу все застыдятся своей огрубелости... — Саша, мы сегодня ссориться не будем, правильно? Ты мне пре­ красно разъяснил, какой интернат, только это называется не так, это на­ зывается детдом. И ты, а не я, делаешь идиотские трагедии из-за каждого пустяка! Только не ной еще про Тёму! Сейчас ты еще про сына загово­ ришь, сентиментальный... балбес! — Нет, я не буду ныть про Тёму,— говорит Сашка совершенно не­ знакомым голосом. ...Ощущение зимы, вот как это называется. Зима бесконечна, но в ней на•равных промежутках вкраплены янтарные вечера ароматом крепкого чая, ароматом прошлой близости. Только такие вечера имеют смысл в жизни, только они дают ощутить движение дней. «Я касаюсь его рук, пе­ редаю сигареты. Пальцы его желты, ногти обкусаны, нет никого ближе нас, нас роднит ночное чаепитие. Оно печальное, несмотря на все наши улыбки и болтовню...». Таня ложится спать на диване, Сашка ставит себе раскладушку по­ чти рядом — мало места. Они лежат, вытянувшись в тишине, глаза при­ выкают к темноте, и они различают свои длинные силуэты, они боятся шевельнуться, притворяясь спящими. Таня снова вспоминает часовщика, надо будет сходить к нему в по­ недельник, забавный мальчик. Потом она думает, что ей уже двадцать три, Сашке двадцать пять, им будет по сорок и пятьдесят. Непостижимо. К тому времени что-нибудь обязательно случится, объяснит все, что сей­ час непонятно. В темноте, когда не видно мебели, Таня вдруг с удивлением заме­ чает, что запах комнаты остался прежним — сигаретный дым, сладкова­ тый Сашкин одеколон и еще что-то, что в каждой квартире разное... Новая мебель не изменила его. И новый диван-стоит на месте старого. Таня протягивает руку, касается шершавой стенки, раньше там висел ковер... Сашка... В темноте Таня вспоминает все подробности его лица. Пре­ красного лица нелюбимого мужчины. Оно, это лицо, странным образом переходит в лицо Тёмы. Эти двое похожих склоняются над ней одинако