Сибирские огни, 1977, №7

ко Судет. Привыкли мы, что вы держали голубую крышу неба над нами. А теперь вот уронили, и некому ее поднять над всеми. Не дядьке же Гав- рюшке— коту Мурзику о двух ногах! Не по силам. Вот какая была на­ ша Агафья Гордеевна... А Гапка нас всех этому учила. Добрым мужи­ ком будь, Мишка. Выкинь дурь из головы, Мишка. Женись, Мишка. Да разве для нас только она пеклась, чудила и старалась. И старым, и ма­ лым матерью была. Атланта! Сама на себя такую ношу взвалила. Атлан­ та она и есть. — Миша! Миша! — подошел к племяннику, не расслышавший за слезами обидные, но правдивые Мишкины слова, встревоженный Гав- рюшка, обнял его за плечи.— Ты уже заговариваешься, что ты еще за Атланту такую выдумал. Пойдем, присядем на лавку. — Не я выдумал,— снял дядины руки с плеч Михаил,— древние лю­ ди Атланта выдумали, который в наказание от богов небесный свод под­ пирал... А нашу бабулю кто наказывал? Кто ее, почти нагой, в одной становине в озеро сразу после разлива гнал рыбу фитилями для нас ло­ вить? Голод, скажете? А для других не голод был? С мутными, глядящими в никуда глазами стоял Михаил посреди комнаты и говорил, говорил, и вроде не себе, и не присутствующим, а кому-то еще, бессердечному, непонятливому. От этого недоброго ощуще­ ния у Соньки екнуло сердце. Она проворно поднялась с пола, выскочила в сенки и вернулась с бутылкой водки. Сорвав зубами пробку, Сонька наполнила два стакана, подвела Михаила к столу. — Выпей, Миша. Это можно. Это нужно. Ну, поплакали, ну, погово­ рили — и довольно. Гаврюша, бери стакан, выпейте с Мишей. Что ж те­ перь сделаешь?.. Правильно говоришь. Коренной во всяком крестьян­ ском деле наша мама и бабушка была, вот за добрую нашу память о ней и выпей. Холодным кипятком водка обожгла Михаилу рот, грудь, живот. Он затряс головой, будто вынырнул из мутной воды. А Сонька уже подноси­ ла к его рту шибающий в нос хлеб с хреном. — Ешь, жуй его быстрее, чтоб не выдохся, чтоб голову освежил как следует... Лиза. Гаврюша. Проходите в горницу. Взяв Михаила под руку, Сонька перевела его за порог и прикрыла за ним дверь, отгораживая пылкую, впечатлительную душу племянника от захлестнувшего ее горя. Скорбная, благодарная и винящаяся присела Сонька на стул у изго­ ловья Гапки и растворилась в мыслях о том, что даже смерть и скорбь не замутили в ее памяти Гапкиных живых, врачующих душу, беспокой­ ных, решительных, добрых и ласковых, суровых, гневных ли, но всегда правдивых, идущих из самого сердца слов. — Мамочка ж вы моя, мамочка,— зашептала Софья, глядя на Гап- ку,— как же широко и вольно, безоглядно-щедро текла ваша жизнь, тек­ ла и текла и не знала усталости. И смерть-то ваша не высушит ее и не остановит. Матерью всех матерей вы были. Мы с вами такую войну пере­ работали. Матерями победы нас называют. Такое никогда не забывает­ ся... А что я не всегда такой, как вам мечталось, была, так вы простите меня. Горемычная, без детушек, без корней я в жизни оказалась... Я знаю, знаю, мамочка, вы меня простили, вы мне поверили. Теперь все, все бу­ дет, как вы хотели. Все... все... Не найдя более утешительных слов, Софья заплакала, обильными, облегчающими слезами. Только теперь у Софьи на душе стало больно, чисто и легко.