Сибирские огни, 1977, №7
почему, он громогласно объявил, что сейчас будут танцы, и первый вышел из-за стола, чтобы найти гармонь и собственноручно подать гармонисту Ване Чернегину. 12 Веселая гулянка хмельным валом перекатилась за полночь. Кото рый уж раз начиналось все сначала: поднимали чарки, произносили тосты, выпивали-закусывали, взбадривали все еще не наскучившие бе седы, пели, плясали, пели, как водится, до хрипу, плясади до упаду, и поклонников пития до отплюву тоже не перевелось. Шебутных, буйных во хмелю среди приглашенных не оказалось, и веселье текло в миру и согласии. Не коснулось оно только хозяйки. Елосовета услужливо то подавала, то убирала со стола и, как всегда, непричастно отмал чивалась. — Мама, посидите с нами,— наблюдающий украдкой за ней, при гласил Коля. — Некогда, Коля. Какая ж будет гулянка, если хозяйка не на но гах,— ответила Елосовета и вышла из горницы. Что-то привычное порвалось в Коле, он не утерпел, вышел за матерью. — Мама, вы хоть бы какое слово мне на дорогу сказали, а то все молчите, молчите... — Я не молчу, Коля, тоже разговариваю, не услышал бы — не пришел. — Ну так же нельзя, мама! — Я раньше тоже так думала, Коля, да, видно, можно, такая уж моя доля. — Ну теперь же все позади... Теперь-то чего уж молчать? — Коля понимал, что мать и сегодня страдает от привычной, развеселой отчуж денности отца, как страдала всегда, сколько он помнил. Ему хотелось хоть раз насмелиться и по-взрослому, по-мужски, ободрить мать, но сло ва нужные, откровенные не давались (не сыновнее это дело — судить вот так родителей), но и матери как-то же сказать надо, что он ее пони мает и поддерживает. — Ладно, ладно, Коля, все хорошо. И я, видишь; не молчу, хоть и много моих слов на руготню с твоим отцом потрачено. Не все, видно, отбоялось во мне. — Еще бы?! Мы-то с Иваном и Павлом при чем? — Вот я и говорю. Да я на вас и не обижаюсь. Ты иди, иди, а то вон твоя невеста уже заскучала. . — Успели без меня показать? — Коля! Разве ж у матери глаз нет? Иди, сынок. Отлегло от сердца у Елосоветы. Она постояла в покойной задумчи вости минуту-другую, насладилась трепетным приливом радости и боль ше не смогла. Ей нужно было что-то делать: зайти ли посидеть вместе со всеми в горнице за столом, плясать ли там, плакать, или петь — ей было все равно. «Мамочка! Про рюкзак-то на дорогу я, довольнешенькая, и забыла! Да где ж он?» Вещмешок Елосовета нашла в сенках, развязала его, перебрала со держимое. «А сала-то, хлеба взял?.. Все-то ему ничего не надо. Двад цать один годок, а все как мальчишка, все Коля, как люди назвали... Он хоть Коля, это ничего, ласково, уважительно, а я теперь и умру Ело- советой, и никто не узнает, что мне каждый божий день хотелось быть Лизой, Елизаветой, чтоб хоть в память об отце кто-нибудь назвал Ели заветой Макаровной. Век доживаем, а все как под кличками: Елосове-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2