Сибирские огни, 1977, №7

рее, чтоб Гапка узнала, что он не такой-сякой, а как отец — веселый, решительный, скромный и, как батя же, упрямый. — ...Федор тебя послушается,— будто не догадываясь о пережива­ ниях внука, продолжила свой наказ Гапка,— а Коля еще молодой для такого разговора... Так ты не забудь, Миша... И вот еще что скажу. Дом этот наш с дедом. Я бы и сейчас тебе свою половину отдала, когда же­ нишься, так ты не пойдешь, и Надька твоя не захочет. Так ты вот что сделай. Эту зиму переживи как-нибудь с матерью и девчатами, а летом стройку затевай. Хоть из саману дом кладите, хоть из глины и соломы лейте. Я Федору, Гаврюшке и всем его хлопцам скажу. Они послушают­ ся. А ты свою мать в руки возьми, чтобы не мешала. — Не надо больше ничего говорить, бабо. Глаза Мишкины затуманились, на его душу легла 'глубокая, сум-' рачная печаль, но по щекам потекли ясные, чистые слезинки. Он стыд­ ливо смахнул их рукавом пиджака, вскочил, постоял у окна и решитель­ но заявил: — Сегодня же вечером приведу сюда Надежду, чтобы вы нас бла­ гословили... И не сердитесь, бабо, я пойду... Не могу больше... 6 Внук ушел. Вторая курица осталась недотеребленной, но Гапка с печи не слазила. Ничего ей не хотелось делать. Родничок жизни, щедро питаемый обязанностями, привычкой к работе, всякими думами,— ис­ сяк. Гапка лежала на чуть теплцвщейся лежанке головой к свету, бес­ цельно лежала, уставясь в потолок, бесцельно, так как в этом не было необходимости, ворочалась. Никакая думка не занимала ее. Немо, без­ ликой чередой текли обрывки мыслей. «Прыстала, мабуть, и я». Эта трезвая мысль как-то вдруг успокоила, усмирила, упорядочила хаос не­ понятных желаний, неудовольствий и помыслов. Папка задремала. И пригрезилось ей: ходит она по двору, то по своему, то по Гаврюшки- ному, то по Оляниному... Тут и там видит беспорядок, хочет сказать, накричать на сыновей, снох, внуков, а голоса нет, она только зевает ртом. Ее никто не слышит, не замечает, бродят все, как потерянные (такие, как когда извещение получили, что Петро без вести пропал), угрюмо сосредоточенные, что-то делающие, но не охотно и осмысленно, а как будто приневоленные горем. «Сказылысь, чи шо! А ну хватит с ума сходить, а то палюгу возьму»,— во всю силу своего прорезавшегося генеральского баса прикрикнула Гапка, да так страшно, что даже вздрогнула во сне. И дрема отлетела. Сонька была уже дома. Она, видно, только что с грохотом выдви­ нула из-под кровати ванну и присела над ней дощипывать курицу. — Не обижайся на меня, что не доскубла. Никудышная я стаю по­ мощница. . — Да я разве что говорю,— отмахнулась Сонька, не поднимая го­ ловы, не взглянув на Гапку. Сонька была хорошей, спорой работницей и дома и в колхозе, без­ ропотной, как многие считали, безответной. Но Сонькина покорность не в боязни перед,чьей-то властью, перед мужем или перед свекровью. По ­ корность судьбе скрутила ее смолоду. Причина этой безропотной зам ­ кнутости— в бездетности. Первые годы замужества, когда яро хотелось ребенка, она бесилась, лютовала. Сначала на мужа, якобы за его неспо­ собность, но съездила к врачам на проверку сама, обозлилась на всех на свете и замкнулась. Возненавидела Оляну, родившую вслед за первенцем-сыном одну и тут же другую дочку. Неприязнь взаимная