Сибирские огни, 1977, №7

— Раз не мужчина ты еще, значит — и не человек. Иди с богом и не приходи больше сюда, пока я жива, раз тебе сказать мне нечего. Михаил не шелохнулся. * Окончательно обессиленная тяжелым разговором, Гапка полезла на печь. Искреннее, сердечное ее радение за благополучие всего большого семейства не находило, как ей казалось в эту минуту, отклика ни у сы­ новей, ни у снох, ни у внуков. — Ты думаешь, мне не горько слушать от людей, как Гаврюшка по сю пору после каждой гулянки ходит по дворам рюмки собирать, как привык ходить в войну по вдовам. Броня его от фронта укрыла, а от суда людского нет, и за броней не укрыться. Так Гаврюшка и тут при­ способился. Сверху он не злой и не корыстный, даже как будто добрый, и коня даст, и навильник сена скинет, но так только при людях, а вече­ ром бежит за рюмкой до той же бабы. Тут уж он давно удержу не зна­ ет, так как один на всю бригаду, все равно — что бугай на стадо. Оттого он и по сю пору языком балаболит, как молодой. Ты думаешь, отчего тетка Елосовета на работу рано перестала ходить? От стыда перед ба­ бами. А Павел с Иваном какие выросли? Отчего пошли в приймаки? И все молчаком. Понимали, стыдно отцу так делать. Мне их еще жалче, чем тебя, Мишка. Ты, как оженишься, и к людям сердцем повернешься, а Павло с Иваном из-за батька, видишь, на что пошли. У них один Коля свет в окне, у него душа чистая, как капля росы. За то я его и привечаю, берегу, как умею. Мишка насупленно ковырялся вилкой в тарелке, безуспешно пытал­ ся наколоть скользкие огуречные семечки. — Ты, никак, осерчал, Мишка? — Нет, бабуля. Да че там:.. Стыдно... да еще дивно мне: все у вас по полочкам, как в святом писании. Болтонул я сглупа про Сань­ к у— плохо, стыдно, говорите вы. А если бы я пошел по бабам, это вроде и ничего, вы б только посовестили. Дядько Гаврюшка вроде и по вашему же пониманию делает и поступает, но вы против него выдвину­ ли целое обвинение, да еще такое уничтожающее. И вроде все понимаю, а чудно..., — Ну и слава богу, что ты все понял,— глубоко довольная отозва­ лась Гапка. И внук и бабка мирно примолкли, каждый думая о своем. Мишке хотелось на холод, домой, что-нибудь делать, пилить, рубить дрова, ути­ хомиривая, врачуя расстроенную, уличенную в низости душу. — Когда преставлюсь, Миша, я тебя вот о чем попрошу. Отправьте меня на могилки на Колиной гуркалке. Чтобы везли меня— и я слыша­ ла, как она гудит, громыхает, как сизый да пахучий дымок из ее трубы вьется. Чтобы и там я всегда слышала и помнила, как наверху гулко та гарно. — К а к так можно, бабо! — Михаилу сталЪ не по себе. В скорую Гапкину смерть верить не хотелось, она черной лентой пе­ речеркивала его радужные планы. Надя Завирюхина сама намекнула, что им пора пожениться, что она за ним не только в их крохотную из­ бенку, а хоть в заброшенную какую-нибудь землянку пойдет. После ее неожиданного признания Михаил всю эту бесконечную неделю- мучи­ тельно раздумывал — как же быть. Не на печи же, не по лавкам спадь сестренкам? И только теперь его осенило. Он женится. Он приведет в свой дом Надежду, поставит еще железную кровать для девчат, выкинет к чертовой матери патриархальные, нищенские лавки, сундук, освобо­ дится место для шифоньера, который он во что бы то ни стало достанет, табуреток или стульев накупит. Летом надо будет сенки утеплить, что­ бы они и на зиму стали прихожей. И жениться надо как можно быст-