Сибирские огни, 1977, №7

— Наливай борща да сам садись ешь, может, и я с тобою в охотку пообедаю. — Д& я...— запнулся было Мишка, но Гапка пресекла его возра­ жения: — Не хочешь, скажешь? Эх, внук ты мой, внук. Сиротой ты вырос без батька. Оттого в тебе мужичий норов еще головы не поднял. Обида тебя снедает: на жизнь, на дядьев, на братьев да теток. Разве я не вижу. Пока была в силе да при свете, командовала, как могла, хотела даже пойти к вам жить. На полу б спала, чтоб вас поднять на ноги, да Оляна меня в душу не пустила. Что я могла сделать. На Федора ты зла не дер­ жи. Он бы тебе последние свои штаны отдал, да отгородила их с Сонь­ кой от людей бездетность. Оттого Федя и сам себе хозяином не стал... Жениться тебе, Миша, надо, хоть и жену некуда вести. Заживешь семь­ ей, от всех обид следа не останется. Михаил ел, слушал, Жмурился. — Что вы меня отпеваете, бабо? — Э — ни! Сама мучаюсь. Отец твой голову положил за наше счастье, а вышло то, что нам с вами, сиротами, жизнь горьше других досталась. — Что ж теперь сделаешь,— недовольный жалостливостью разгово* ра сердито заупрямился Михаил. — Государство вам сколько могло помогало, а люди, даже свои, не всегда к вам душой поворачивались. Оттого и от дядьев вы отгоро­ дились. Они иной раз и хотели б подмогнуть чем-нибудь и как-нибудь, а вам их кусок в горло не лезет, не от сердца он. Вот в этом вы и учуяли беду свою сиротскую. — Вы к нам хорошо относитесь — и ладно,— растроганный Гапки- ным участием посострадал сам себе Михаил. Гапку это огорчило, она посуровела. — Нет, Мишка, не ладно. Я хочу, чтобы ты мужчиной крепким был, как отец или дед Антоний. Дед ваш тихоня был с виду, а я, такая и ся. кая, была у него как шелковая... Ты и собою гарный, и слова твои круг­ лые да веселые, а дивчата тебя не любят. Может, и не понимают, а ду­ шой чувствуют, что ты свое главное, там, внутри прикрываешь. Даже мне тебя жалко... Ты что — завидуешь Саньке Шмелевой? — Брешут, бабо,— по-хохлацки бойко возразил Михаил,— а вы уши распускаете. — Э — ни! Тогда сам расскажи, как ты про сиротливую женщину говорил... Михаил заерзал на стуле уличенно, но все еще верил, что дальше этот разговор не пойдет и основательно краснеть не придется, потому помалкивал. Но эта его хитринка и воспламенила Гапкин гнев: — Я думала, у тебя только мужичьего духа не хватает, а у тебя и ума трошки... Ну так, сам себе подумал бы, что ж ей делать, она ж жи ­ вая, хоть и детей трое. Она ж не увела ни одного мужика от семьи, а украдкой, тайком берет капелюточку чужого тепла и ласки. До кого ж ей приласкаться? А ты бедной сиротине позавидовал, что у нее мужиков много перебывало! Ох, Мишка, Мишка, как это стыдно для мужика, как стыдно! Лучше бы ты сам до какой-нибудь молодки втихаря сходил на ночку. Я б тебя не кляла, а только посовестила. Санькин чоловик вместе с твоим батьком полег на неметчине. Разве б он дал кому ее в обиду? В таких тихоньких да чистеньких, как ты, подсевалах вреда и зла боль­ ше, чем в тех мужиках, что к ней на полуночный огонек заглядывают. Михаил обиженно молчал, не осмеливаясь пуститься в оправдания за мимолетные постыдные слова. По-другому истолковала его молчание Гапка.