Сибирские огни, 1977, №7

ТЕП ЛЫ Й СН Е Г 179 Что же, думаю, она сюда умудрилась еще- то положить. Развертываю, а там новехонь­ кое пальто. Вот тебе раз! Мама, ты где деньги-то берешь? Пальто мне как раз. Но я пока носить не буду. Вот дотаскаю шинель, а там уж... Деньги у меня есть. Питаюсь хорошо. Что хочу, то и беру. Числа до 15 октября денег хватит. Больше не покупай. Эти за пять лет не износить. И вообще, ма­ ма, больше ничего не покупай. Сегодня получил твое письмо с фотогра­ фией. А этот Борзя — так прямо глава семьи. Глаза вьшучил. Мама, ты как будто йемного похудела. Милая моя, напиши чест­ но — как живешь? Как питаешься? У меня в этом отношении все в порядке. Денег хва­ тает через глаза. Насчет валенок. Да, мама, придется, наверное, выслать. Это верно ты говоришь: Москва-то Москвой, а зима зимой. Живу очень интересно, мама. Очень дово­ лен своим положением. Спасибо тебе за все, родная моя. Успехи в учебе отличные. У нас не как в других институтах,— т. е. о результатах обучения известно сразу. Ну вот пока и все. Итак, мама, повторяю, что я всем решительно обеспечен. Недавно у нас на курсе был опрос, кто у кого родители, т. е. профессия, образование родителей студентов. У всех почти писатели, артисты, ответст­ венные работники и т. п. Доходит очередь до меня. Спрашивают: кто из родителей есть? Отвечаю: мать. — Образование у нее какое? — Два класса, отвечаю. Но понимает она у меня не менее министра. Смеются. Как здоровье Наташи? Борзе надери, пожалуйста, уши, чтоб не сидел так, как барин в кресле. Я чуть не умер со смеху, когда взглянул на фотогра­ фию. Когда это вы фотографировались? Ну, будь здорова, милая. Твой Василий.» (Студенческие письма, видимо, относят­ ся к 1954-55 годам.) Разителен в этих письмах напор Шукши­ на, с которым он впитывает в себя новое, «грызет» науку. Характерно и другое: Шукшин во всем верен себе. Он учится в столице, но не подлаживается к столично­ му стилю, к модным поветриям. Каждая строчка дышит любовью к Сибири, родно­ му селу. Это чувство Шукшин пронес через всю свою жизнь. Алтай живет в его фильмах, в его книгах. Режиссерская дипломная рабо­ та, поставленная по собственному сцена­ рию, называлась «Из Лебяжьего сообща­ ют». Диплом создавался на алтайском мате­ риале. А первая картина «Живет такой парень», принесшая ему большой успех и приз «Золотой Лев святого Марка» на Ве­ нецианском фестивале,— о шоферах Чуй- ского тракта. Первая книга «Сельские жи­ тели» — также о земляках-алтайцах, о тех краях, где бурлит Катунь, открываются обские просторы, звучат чалдонские имена и фамилии, угадываются прототипы— лихие сибирские водители, кузнецы, плотники, механики... И дальше образ этой малой родины в его творчестве все крепнет. — Вася очень любил работать в нашем Доме, в Сростках. Работал в зале — самой большой комнате. Обычно подолгу заси­ живался, до глубокой ночи. Парни идут с танцев, просят у него закурить. Как-то вечером говорит: «Мама, спой мне две песни старинные. Они мне нужны для работы». Я напела «Черный ворон». Он стал еще просить. Я отвечаю: «Спою тебе хоть пять, только ты ложись сегодня пораньше, сразу, как с танцев пойдут». До двух часов договорились. Он обещал. Я проснулась, светает. А он все сидит, не ложился еще. Я ему говорю: «Что ж е ты, Вася, как ребе­ нок. Ведь обещал». Он засмеялся: «Будешь ребенком. Бешеная работа. Ничего не ус­ певаю, мама!» И радовалась я, что он так работает, и жалела, что отдыха себе не дает. Приедет домой — мне праздник, а сердце все ж таки неспокойно: вот телеграмма придет, вызовут. Однажды утром пеку блины и вдруг вижу в окно — идут по селу мужчины и женщины городские, в белых плащах. Так свободно идут, не боятся запачкаться, не жалеют одежды. Поняла, что к нам. Скорее заторо­ пилась: хоть напоследок блинами Васю на­ кормить, уедет, думаю. Гости позавтракали, а потом с Васей закрылись и долго разго­ варивали. Вася выходит и спрашивает: «Просят разрешения на экранизацию «Лю ­ бавиных». Как думаешь?» Стал просить у меня совета. Я только ответила: «Ты ж е сам хотел!»'— «Времени нет. А если им не дашь согласия, они здесь будут год сидеть».— «Пусть сидят, блинов хватит». Вася улыбнул­ ся: «Нет, мама. Все же надо помочь людям». После института Вася мучился в Москве без прописки. В общежитии своем жил, в гостинице — студия за него платила. Потом говорят: хватит, больше не можем. Вася не знал, что делать. У них в институте была пожилая библиотекарша. Она прописала Василия у себя. Потом уже, когда он квар­ тиру имел, я как-то приехала в Москву, а он просит: «Мама, поехать надо к хорошим людям. Я тебя познакомлю». Взял такси. Остановились у магазина — купить подарок. Смотрели, смотрели — мне одеяло понра­ вилось: «Вася, одеяло доброе, давай ку­ пим». А он засмеялся: «Мама, у них дома тахта, кушетки, они пледами застилают». И купили вазу хрустальную. Я говорю: «До­ рогой, Вася, больно», а он: «Так ведь, мама, это от тебя подарок». В общении с Марией Сергеевной нельзя было не заметить, как хорошо она знает рассказы, повести, романы, актерские рабо­ ты, ленты своего сына, артистов, занятых в его фильмах, писателей, друживших с ним. Старая крестьянка великолепно владе­ ет и «киношной» терминологией. Объясня­ ется это и любовью к сыну, ко всему, свя­ занному с ним, и тем, что Василий Макаро