Сибирские огни, 1977, №7

мерами Булкин пьет водку, почти не пьянея. И весь вечер крутит пластинку *— одну и ту же песню: «...Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой...» Булкину хочется «только одного: крепкого беспробудного сна». Но и во сне не приходит покой; одно и то же видится Булкину: «Пот, съедающий лицо, прыгающие над щитком фигурки ав­ томатчиков, немой пулемет в руках... груз­ но навалившееся, сползающее с плеча тело взводного, его расширенные глаза...». Это рассказ о войне. Хотя непосредст­ венно о войне сказано здесь буквально не­ сколько абзацев. Жертвы войны — они ос­ тались не только на полях сражений, они сегодня не .только в госпиталях. Вот одна из таких жертв — Булкин. Сильный, расте­ рянный, так и не вернувшийся с войны че­ ловек. Его портрет написан В. Мазаевым с почти графической четкостью. Он стоит перед нами, Булкин, напоминая нам о пря­ молинейности, ограниченности деления ли­ тературных героев на «положительных» и «отрицательных»,,. Человек у В. Мазаева часто ищет гармо­ нию. Но далеко не всегда находит ее. Жизнь есть жизнь. Это только плохие фильмы о любви непременно заканчивают­ ся свадьбой. А в жизни шофер Мишка (рассказ «Разменная монета») страдает от любви, и это страдание вовсе не надуман­ но. Оно не разрешается благополучным исходом. Все жизненные ситуации похожи друг на друга, все в пересказе выглядят банально: Мишка любит девушку Галю, их разводит нелепый случай, в'ж и зн ь героя приходит Рита... Тривиальный треугольник оборачивается здесь трагедией. Ведь все трое хорошие люди, все трое, безусловно, достойны счастья. Мишка гибнет, летя в ночи на своем бензовозе. Он потерял свою жизненную дорогу и теперь не может ее найти. Одна дорога правильйа и моральна; другая тоже верна... Не преодолев этого противоречия, Мишка гибнет. Пронзительная, многозначительная де­ таль: идя к своей смерти, герой «вдруг до странности отчетливо ощутил давно утра­ ченное равновесие». К нему приходит гар­ мония. В последние Мишкины минуты «От­ куда-то из глубины сознания, словно из са­ мого мозга, зазвучала музыка; транзистор, включившийся от удара, смятый, ловил слу­ чайную мелодию». Это последняя точка, которая восприни­ мается как многоточие. Это случайный рек­ вием по одной неприкаянной человеческой жизни. Человек и его судьба, человек и его до­ рога, человек и перипетии жизненных об­ стоятельств... Вот типичный .конфликт в про­ изведениях В. Мазаева. Неудивительно, что писателя более всего привлекает рассказ и повесть. Именно они позволяют «крупным планом» показать бытие отдельной лично­ сти. Пожалуй, именно рассказ и повесть всегда адекватны в литературе «судьбе че­ ловека». И В. Мазаев широко использует возмож­ ности своего любимого «малого» жанра. Он не замыкается на одном найденном приеме. Он пишет и рассказы, больше тя­ готеющие к новелле, «подкованные» ост­ рым сюжетом, неожиданной развязкой. Он любит и спокойное, «раскованное» повест­ вование: отдельные сцены, эпизоды, мысли соединяет здесь, как магнит, авторское «я» рассказчика. Таков рассказ «Коль жить да любить». В нем есть нечто от русского физиологиче­ ского очерка с его пристальным вниманием к нравам, обычаям, природе родной сторо­ ны. Автор знакомит читателя с неспешной, но мудрой, глубоко нравственной, по его убеждению, жизнью двух стариков — Анто­ на Ивановича и Анны Ильиничны. А в­ тор знакомит нас и со своим дальним дет­ ством. Зачем люди возвращаются в собственное детство? Конечно же, не ради того, чтобы просто воскресить в памяти всегда щемя- ще-радостные (пусть даже и трудные — во­ енные) годы отрочества. Годы необратимы, как необратимо и все пережитое нами. Че­ ловек возвращается в прошлое для того, чтобы лучше понять себя сегодняшнего. Он вспоминает о детстве и юности как о некоей гармонии, которая уже утеряна; вспоминает, когда душа неспокойна, тре­ вожна, зыбка. Опять и опять думаешь об этом, читая рассказ «Коль жить да любить». Нам не со­ общается ничего конкретного о сегодняш­ них делах героя. Но в рассказе присутству­ ет то, что обычно называют подводным те­ чением вещи. И можно сказать с уверен­ ностью: многого не хватает герою там, в городе. Наверное, очень не хватает ему человеческого участия, понимания, просто неумелой «гармошки на том берегу» реки— гармошки, которая долгие годы связывает всю деревню: заставляет веселиться, вдруг задуматься, погрустить... Читатель понимает это по тому, к а к герой слушает ночью незнакомого гармониста, к а к (жадно, не­ насытно) вбирает он в себя звуки, запахи, краски родной деревни. Беру наугад отрывок из этого рассказа... Вот: «Я плыву в топольники, небо надо мной густеет, перехлестнутое черными го­ лыми ветвями. Ветер уходит в вышину, сол­ нечные лучи буравят мутноватую глубь; опахивает ‘волной винный запах преющего дерева и Тут же уступает другому — горь­ коватому запаху цветущего ивняка, которо­ го отсюда еще не видно. Эти запахи! Они пуще воспоминаний будоражат память. Я начинаю волноваться, бестолково верчу головой — словно передо мной вот сейчас, сию минуту, должна раскрыться какая-то тайна, и я не переживу минуты, если упу­ щу ее». Монологи героя-рассказчика остаются по большей части непроизнесенными. И в этом тоже видится особый психологический при­ ем В. Мазаева. Ведь они хорошо ясны, эти монологи. Да, идут, идут годы, уходят мечты — приходит трезвость; но все так же поет кому-то свою песню гармоника, все так же по весне выбрасывает, «как флаг, зеленую распустившуюся веточку» березка. Это и есть живая память героя. То, что ос­ тается с человеком навсегда.