Сибирские огни, 1977, №7

И действительно: по-настоящему значи­ мы для читателя (нравственно, эстетически) картины одинокого, тяжкого рыбачьего промысла Марии на северном озере Ин- голь, ее лихорадочной погони за сохату- хой... От этих картин остается ощущение трагедии. Вот встретились в военную годину две матери — человеческая и звериная. Одна, чтобы спасти детей от голода, берется за ружье, другая — сохатуха — каким-то осо­ бым, непостижимым чутьем понимает: вы­ стрел все равно прозвучит. И она загора­ живает дите свое, теленка: «Сохатуха впрыгнула на откосок, впрыгнула и стала, как врытая; стояла-стояла да и повалилась тут». Читатель, должно быть, уже заметил: В. Мазаев рассматривает в «Черемуховых холодах» примерно ту же нравственную си­ туацию, что и в рассказе «Каным». Состра­ дая, Мария спасает на озере тонущую со- хатуху; но на берегу она не имеет права не взять в руки ружье. Чтобы не дать умереть внукам, чтобы сохранить в доме лишний ку­ сок хлеба, ушел и навсегда пропал в лесу дед Савелий... Сейчас у Марии нет выбора. Эту возможность отняла война. Так возни­ кает трагедия. Я сознательно взял для анализа произве­ дения с похожей нравственной коллизией, ио написанные с интервалом в несколько лет. В рассказе «Каным» только чувствова­ лась рука художника; «Черемуховые холо­ да» написаны уверенно, емко. Психологи­ ческое письмо В. Мазаева хорошо передает многомерность и сложность жизни. Финал рассказа строг, мужествен, горек. И прав­ див в безыскусных деталях: «...Не перескажу, как доплыла я до посел­ ка,— вспоминает Мария,— спеклось во мне все, и равнодушие одолело. На подмогу особо уговаривать не пришлось; старики и бабы аж замолились на меня: милушка, ми­ лушка, как сумела да как сладила? Вернулась я с людьми на Долгий мыс уже к полудню. Сохатуха под черемушни­ ком, как была, а телка нету. Взялись стари­ ки разделывать, а он вот он, из кустов го­ лову просунул и смотрит... Ушла я к людям, что-то знобко мне ста­ ло; легла ничком и лежала, пока не погру­ зились. И ведь ни кусочка того мяса я по­ сле сама не съела: не могла, хоть ты что». В. Мазаев спорил здесь с литературным штампом. Герои многих книг в кризисные для себя ситуации вспоминают родной дом, близких, друзей. Именно в такой ситуации оказывается Мария, но она полемично от­ рицает: «Не стану говорить, что я детишек своих вспомнила, нужду свою, разруху. Не было в те моменты этого, вроде никаких мыслей не было, а один голос души: чего же ты, баба, скисла, чего медлишь!» Серь­ езность и то уважение, с каким относится В. Мазаев к своей героине, не позволяют ему сфальшивить. Отвергать штамп трудно. Не только по­ тому, что, используя его, можно жить в ли­ тературе без особых хлопот. Потому, что, отвергая, надо всегда предлагать свое. В. Мазаев не принадлежит к тем писате­ лям, которые пренебрежительно отвергают острый сюжет: главное, мол, сюжет не внешний, а внутренний. В сущности, это пренебрежение возможностями искусства слова. В предисловии к. одной из своих книг автор не без доли полемичности признает­ ся: «...я приверженец напряженного, «за­ влекающего» сюжета, хотя прекрасно пони­ маю: иному читателю, спешащему по тропе такого сюжета, трудно бывает остановить­ ся, оглянуться». Думаю, писатель здесь лукаво не дого­ варивает до конца свою мысль. Для чего нужен ему острый сюжет? Как раз для того, чтобы сконцентрировать читательское внимание на «истории души» человека. В этом, кстати, и притягательная сила луч­ ших современных детективов: за той или иной интригой открывается нам лаборато­ рия расследования 'преступления, строгий анализ, интеллектуальные схватки детекти­ ва с преступником. Немногословно, скупо, совсем по детек­ тивным законам (может быть, чуть пароди­ руя эти законы) В. Мазаев начинает свою повесть «Разомкнутая цепь»: «Сентябрь­ ским утром 1967 года на дощатую, ртутно поблескивающую от росы платформу по­ лустанка в горах Кузнецкого Алатау сошел одинокий пассажир. Поставив у ног чемо­ данчик. он с видимым удовольствием заку­ рил, осмотрелся». По всем законам детектива развивается вначале и действие повести: майор милиции Лахтин приезжает в геологическую партию расследовать дело о краже взрывчатки; с помощью этой взрывчатки где-то на дру­ гом конце страны уже ограблена касса... 6. Мазаев берет у детектива главное: действительность оборачивается к читателю неожиданной стороной. Автору детектива это нужно обычно для раскрытия преступ­ ления; В. Мазаев подчеркивает здесь свою любимую мысль: жизнь не однозначна, не банальна, а главное — не однозначен человек... Герой ведет следствие,— в сферу внима­ ния писателя попадает, таким образом, весь геологический поселок. Перед нами — разные лица и разные судьбы. И уже не раскрытие преступления, но открытие мира и людей определяет динамику повести, ли­ шает ее статичности. Человек не вмещается ни в какие схемы. 8 рассказе «Странная командировка» к этой мысли с удивлением приходит юный следователь прокуратуры Мерцалова, как и Лахтин, приехавшая к геологам с задани­ е м — разобраться, «сделать выводы»... Д е­ вушка делает только один вывод: жизнь сложна, не стоит подходить к ней с готовы­ ми мерками. Эти готовые мерки не раз заводили в тупик не только литературных героев, но и критиков. Хорош он или плох, старший бу­ ровой мастер Булкин (рассказ «Булкин»)? Трудно ответить... Иногда к нему приходит тяжкая, непонятная самому Булкину трево­ га. «8 такие дни он с утра запирается в своей конторке и никого не пускает». А ве-