Сибирские огни, 1977, №7

взгляд молил педагога Надежду Павловну принять меры. Дерзкая девчонка сидела с задранным носом. Потом всё же с опас­ кой оглянулась. И сразу зажмурилась: На­ дежда Павловна вихрем налетела на неё. Где-то пониже плеча заключила в объятия (выше — бог росту не дал). — О! О! Молодец, Ларочка! Вот это я люблю. Так и надо. Именно, вести за со­ бой, а не подчиняться. Вот тогда ты — на­ стоящий концертмейстер. А иначе про­ сто аккомпаниатор, тапёр, приготовишка, тьфу! — и ничего больше. Это ты молод­ чина. Это — моё! Я взглянул в добрые глаза вокалистки. Там пока не было слёз, но стало жалко её. Сейчас она снова будет петь и очень быст­ ро бегать по комнате, махая руками. А На­ дежда Павловна ей скажет: «Голубушка! Никто не отнимает у вас вашего темпера­ мента, но где-то же надо и о музыке поду­ мать». Как перенести такое? Но, видно, плохо я представляю себе возможности вокалистов. Едва возобнови­ лась музыка, всё началось точно так же. Надежда Павловна закрыла глаза. — Подождите. Соберитесь. Будьте вни­ мательны, прошу вас. Восьмые — ровно. Не надо сразу так кричать. — Но здесь же драматизм, Надежда Павловна! Нет, она не крикнула: «Побойтесь бога, драматизм вовсе не обязывает орать и суетиться!» — хотя, я уверен, эти слова стояли у неё в горле. Она повторила тихо и раздельно: — Соберитесь. Я выйду. Не буду мешать вам. И вышла. М-да,— подумалось,— укатали сивку. И не успел я это подумать, как в комнату ворвался всё тот же ураган в об­ лике Надежды Павловны. — Что у вас опять с этим «Боже мой»? Кто так поёт «й»? Разве можно так тянуть его? Что за дыхание? Вас же не хватит до конца фразы! Романс начали сначала. Она слушает, сморщившись. Потом безнадёжно уходит за дверь. Этот уход, пожалуй, ещё крас­ норечивее недавнего появления. Ларочка останавливается. — Ну, где у вас две паузы? Вы же не выдержали их. — Где не выдержала? Покажи. — Вот. И вот. Я же не могу в таком духе играть за вами. Я посмотрел на Ларочку. Интересен был жест, с каким она это сказала. Ей-богу, что-то от Надежды Павловны. Ещё раз начали. Я почувствовал, что на­ чинаю уставать. (А как же ОНА-то, в не­ здоровье и преклонных годах, выдержи­ вает это напряжение?) Входит опять Надежда Павловна. Очень быстро. И направляется прямо к роялю. Рассердилась уже не на шутку. Фантасти­ ка! Я даже приблизительно не представ­ лял себе энергии этой женщины. Берёт, наклонясь к роялю, несколько нот. — Как же можно так кричать, объясните вы мне, пожалуйста? Всё форте ещё впе­ реди, а вы... «б-э-э-э!» — Нельзя дразниться, Надежда Пав­ ловна! — Буду. Играют опять. На этот раз и Ларочка подкачала: вяловато играет. Устала, долж­ но быть? Ещё и огрызается: «А у меня так и раньше получалось!» Союзник покинул поле битвы. Теперь на театре военных дей­ ствий Надежда Павловна — одна Не дать погибнуть музыке. Не дать!! Ну, немало насмотрелся я на учителей, которые в подобных ситуациях демонстри­ ровали лексику, очень приблизительно вя­ завшуюся с их музыкальной культурой: «Дубина, болван, животное! Только кретин может так брать си-бемоль!» и т. д. Мне это всегда казалось малоубедительным. На­ дежда Павловна даже в минуты гнева не говорит ничего подобного. Это не гнев конюха, но гнев королевы. Она скажет лучше так: «Ваши внешние данные, деточ­ ка, представляются мне более великолеп­ ными, нежели ваша природная музыкаль­ ность». фраза несколько тяжеловато по­ строена, но под её тяжестью неофит со всей его самоуверенностью чувствует себя, как под гусеницами танка. Однако сейчас она не говорит вообще ничего. Молчаливый жест локтем в сторо­ ну Ларочки. Ларочка — пулей со стула... И я опять слышу настоящую музыку. Опять прокуренный голос убедительно и чудесно интонирует. Мысленно поздравляю Рахма­ нинова. Нет, не только ради показа она садится сама за клавиши. Ей надо восста­ новить справедливость. Надо во что бы то ни стало услышать музыку в её неискале- ченном виде. Иначе она будет мучительна для уха, как вечно не разрешённый диссо­ нанс... — Вы поняли? Гнев королевы. Это — величественно, но и страшно. Обе — и аккомпаниаторша, и вокалистка — насуплены, притихли. Всё — сначала. Но с существенной разницей. Теперь это, кажет­ ся, больше похоже на музыку. Победа одержана. Борьба продолжается. Приходят какие-то новые люди. Играют новую музыку. Надежда Павловна ведёт, повелевает, показывает. Сочувственный взгляд в мою сторону: «Что, устали, мой дорогой?» Положила руку мне на плечо. Поддерживает. Она — меня! Чёрт знает что. Через минуту уже хлопочет возле Ла­ рочки. Поправляет спину, попразляет лок­ ти, подыгрывает, рассказывает, объясняет. Потом, крупным шагом,— к вокалистке, с нотами. Тычет туда пальцем, что-то грозно втолковывая. Не успеваю следить. Теряю ориентацию, как если бы находился вбли­ зи жерла вулкана, затянутого дымом. Даже жарко стало. Нет, права она, честное сло­ во, права. И пусть пищат, пусть жалуются на её деспотизм, пусть возмущаются, но пусть играют, играют по-настоящему, чёрт возь­ ми! Им, теперешним, не понять, откуда ве­ дётся эта сила духа, каково в годы врйны, на­ пример, спасать детей от голода музыкаль­ ной подёнщиной, учить ноты «на взгляд»,