Сибирские огни, 1977, №7

— Нужно было изображать хоть чуточку то, о чем вы говорили словами, деточка. Это первое замечание, извините меня. Все сначала. Девушка играет активней. Молодец, технически хорошо подготовлена. Опять остановят? — Слушайте! Да кто же так поет? Если он так у вас на сцене будет петь, то... Дайте-ка. Опять сначала. Надежда Павловна одною рукой подыгрывает мелодию арии. Да, в самом деле. Аккомпанемент нерешитель­ ный, вялый. (Но почему раньше я этого не слышал?) Зато мелодия арии звучит теперь призывно и решительно. Она подтягивает, ведет за собой концертмейстерскую пар­ тию рояля. — Во-о-от, вот, милая моя, если бы вы так стали петь, у вас бы и рояль звучал ина­ че. Мощнее! Глубже! Нет, это си бемоль. Куда спешите? Опять вырвались. Какое вы имеете право ускорять при взгляде на фор­ те? Кто вам сказал, что там ритенуто? — Я не ту ноту нажала. — Нажала?! Я не знаю, как ноту можно «нажать». Можно ИЗВЛЕЧЬ звук! Продол­ жайте. Я не вижу ее лица. Они обе сидят спи­ ной ко мне. Но мне, ей-богу, интересно и поучительно смотреть на спину Надежды Павловны, когда она сидит у рояля. Вообще, о женских спинах мало что, по- моему, написано в мировой литературе. О руках — да. О глазах — сколько угодно. Чело, персты, стопы, ланиты, перси, вежды и весь остальной сентиментально-романти­ ческий реквизит упорно чуждаются такой суровой и категоричной в своей реальности вещи, как человеческая спина. Но, честное слово, мне редко удавалось видеть что-ни­ будь более выразительное. Когда-нибудь я попытаюсь написать сонет в честь спины Надежды Павловны. Вначале — на первом такте музыки — это чуть сгорбленная, оседающая набок спина пожилой женщины. Потянулись звуки: спи­ на чуть покачнулась. Качнулась еще и еще — это вошел в нее ритм. Резко выпря­ милась: «Здесь форте, деточка, форте. Что вы меня манной кашкой кормите?» Дерну­ лась, как от боли: услышала фальшь. Сжа­ лась, стала узкой, ей трудно: страдает от ненужного напряжения, в котором находит­ ся ученик. Ей нехорошо, спине. В сущности, она страдает потому, что страдает музыка. (Это значит, что в учебном классе ей суж ­ дено страдать почти всегда). Вот — накло­ нилась в сторону ученицы. Куда девалась старческая расслабленность? Спина внуша­ ет и повелевает. Спина-деспот. Рывком осе­ дает (как будто с выражением: «Ну, знаете ли!»). Нежно колеблясь, внимает чарам ан­ данте кантабиле. Сгорбилась опять. — Ой, детонька, подошла к кульминации с таким безразличием, что у меня сил нет... Чтобы быть в состоянии образа, надо знать о дыхании хоть что-нибудь. Честное слово, мне за Бородина обидно. Неужели он не­ ясно написал? «И не-е-ет исхо-о-о-да мне!!!» Вы понимаете, что значит — нет ис­ хода? Она понимает. Я тоже понимаю. Голос у Надежды Пав­ ловны при пении не звучит. Прокуренный, прокашлянный, стершийся голос. А вот спе­ ла она им так, что мне почудилось, будто стены задрожали. Но дело было вовсе не в силе звука, а только в интонации. Или она сама в эту минуту поверила, что ей, то есть князю Игорю, «нет исхода»? — И вообще: что это у вас за пользова­ ние нототканью без тяготения к музыке? Пустите-ка. Слушайте. Ну, вот хоть эти три­ оли. Смотрите, как здорово написано! И как и* можно играть без удовольствия, не понимаю. Надежда Павловна играет эти триоли и все, что дальше, за триолями; она играет и поет арию Игоря. Констатирую с удивле­ нием, что до сих пор исполнение этой вещи здесь мало походило на музыку, а вот те­ перь, да,— это музыка, и какая музыка! Мужская сила, мужская тоска, мужская лю ­ бовь — откуда это в голосе и пальцах уста­ лой пожилой женщины? Девушка слушает старательно, с вежливым интересом. -г- Посмотрите хоть это место. Почему с таким безразличием- вы эту реплику гна­ ли? А здесь-то глядите, глядите! Тут прямо поцарствовать, покупаться бы в полирит­ мии, а вы.— мимо нее. Да разве можно так? Наслаждаться музыкой вполне естествен­ но любому мало-мальски музыкальному человеку. Где, как наслаждаться? Ну, на концерте. Дома, у проигрывателя, у телевизора. Или самому поиграть что-нибудь приятное. «Ехали на тройке с бубенцами», «Он на ме­ ня так безумно глядел». Но быть при этом музыкантом совсем не обязательно. Однако попробуйте, повторяя ученику в сотый раз один и тот же отрывок давно запетой и заигранной арии князя Игоря, испытать наслаждение. Это — удел только Музыканта. Тогда вы просто не сможете понять, как можно быть безучастным ему — молодому и неискушенному, если вы, мно­ гоопытный, все слыхавший, начинаете зано­ во переживать эту вещь в свой сотый раз! Недаром еще Генрих Нейгауз с удивлени­ ем отмечал, как неоднократно ему случа­ лось ловить себя на том, что, проходя бес­ счетные разы с учебниками баркаролу Шопена, он едва удерживал слезы от од­ ного только сознания, что «этакая красоти­ ща существует на свете». ...Спина выпрямилась. Надежда Павловна утвердила последний аккорд и поднялась из-за рояля. Бородин защищен, оправдан и восстановлен в своем величии. Как мне показалось, она почувствовала себя не­ сколько бодрее. Прошлась по комнате, све­ дя брови и чуть нагнув голову. Нет, с бодростью я поспешил. Почуди­ лось. — Ах, жаль мне вас, что сам процесс ис­ полнения так мало вам интересен. Что тол­ ку играть ноты, не отдаваясь музыке? Че­ пуха какая-то.