Сибирские огни, 1977, №7
ИСКУССТВО Лев Штуден БУДНИ НАДЕЖДЫ ПАВЛОВНЫ «Деточка» застенчиво сидел возле кла виш и правой, провинившейся рукой гладил бороду. Борода была умеренной дремуче- сти, подстриженная со сдержанным благо родством, «а ля Генрих Наваррский», и де лала профиль его вполовину мужественней, чем он был на самом деле. — Деточка! Опять у тебя правая заика ется. Что, азбуку забыл? Тот не музыкант, кто не вникает в перспективу! Способ зву- коизвлечения должен быть на маг-не-ти- ческом притяжении рук к новой тонально сти. Чтобы ты не отрывался от ее органики. И потом — вести все время легато... Вот так. Так. И еще так. И чтобы не уходить от этой линии. Начали! Туго идет игра. С листа транспониро вать — не бороду гладить, — Не пойдет, детка. Так — не пойдет. Давай только левую. Я правой подыгрывать буду. И думай же ты, ради бога! Вникай в ноты. Будут сплошные заикания, если за ранее не осмыслить... Ну?! С музыкой что-то случилось. Будто раз делилась она на две ленты: бледно-серую и ярко-оранжевую. Первая, с ее невнят ным бормотанием, слышалась теперь толь ко в партии левой руки, которую деточка вел как по канату, протянутому над пропа стью. Но мелодия верхнего голоса звучала свежо, свободно, полетно. Она повелевала. Будто бы некто могущественный тащил за руку сквозь дремучий лес заблудившееся дитя. I — Юра! Аж пальцем показываю. Стыд но. За ручку поведем, да? Слигованные но ты. Давай. Форте, смелее, мено моссо. Смотрим вверх... Гордый профиль и борода Генриха На варрского что-то плохо вяжутся у него с глазами. Или я ошибаюсь? Во всяком слу чае, они не лгут. Все остальное в нем уже получило свой приказ: пальцы — двигаться, спина — держаться, голова — работать. Гла зам приказа еще не было. Они остались милыми, робкими, искренними, такими вос хитительно далекими от музыки. — Стой! Юра! Глаза открыть широко. Немедленно. И сделать их действенными, живыми, а не завороженными, в одну точ ку... Ра-а-аз! Юра-Юра-Юра, побойся бога, как говорится. Ну?.. Претворение ритма — вот тебе ведущий материал, который ты не только слышишь, но и видишь. Ви-дишь!! Играй теперь сам, обеими руками. Снова две звуков'ые линии слились в од н у— серую. Капризного мальчика бросили в лесу. Страшно, и все-таки он пошел впе ред. — Ого! Здесь, кажется, у нас получилось. Ну-ка! Музыка пошла уверенней, уже почти не спотыкаясь. — Умница. Дальше, дальше. Музыка полилась. Деточка на глазах вы растал в джигита. Осанка уверенная, взгляд — азартный, живой. В движениях рук — целесообразность, цепкость. Чужая воля влилась в них и сделала разумными. Даже стан перестал быть деревянным: де точка уже дерзко им покачивал вперед- назад и влево-вправо, как делают в кон цертном экстазе всамделишные пианисты. Ощущение свободы, вдруг ворвавшееся в его плененное скованностью существо, стало опасно пьянить. Деточка закусил удила. Сейчас он разгонится до той черты, где вместо свободы озарения наступит свобо да опрометчивости. Неизбежно собьется. Потеряет уверенность. Все полетит кувыр ком, и вновь над клавишами повиснет му жественный профиль с жалостными очами неудачника... — Стоп. Достаточно на-сегодня. Еще по играть?.. Нет, нет, голубчик. Попробуй вот так же сделать дома. Запомнил ощущение? То-то же. До свидания. Лев Леонидович Ш т у д е н (1938 г.) — выпускник Новосибирской государственной консерватории им. М. Глинки, преподаватель музыки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2