Сибирские огни, 1977, №7

/ тери хвалятся друг другу подарками чад своих. — Я испугался, скажу тебе, сперва — вдруг все уедут, кто белку стрелять будет? Вай-вай! К Пыгатову в сельсовет пошел. Не пускай, говорю, разбежится молодежь. Он тоже_ задумался. Долго сидели мы с ним, а чего придумали? Ничего! Сердце себе только скребли думами. А зря. Большинст­ во молодежи остается в нашем Похе. Это уж прирожденные таежники, и никакая нефть их из тайги не вытянет. Девчонки то­ ж е после училищ и техникумов домой едут. Привыкли дети наши к простору, к тайге. И нам помирать неохота. Вот так мы и говорили с Каткалевым, воз­ вращаясь под стынущим ветром в Корлики. Осень в любое село приходит быстрее, чем в город. Если в городе дворник тщательно выметает все листочки, то здесь все засы­ пано ядреным желтым сентябрем, и янтарь вплетен березам в косы на виду у всех. В маленькое оконце бросит ветер, приплю­ снет дождь дисточек, и висит он сиротливо день-другой, пока скупая на солнце осень не осушит его случайным лучом и не уне­ сет ветром. Встанет скоро река Корлики. Первый мо­ роз проложит по ней серебристую дорож­ ку, и затаит река бег. А в январе вдруг сбросит ледяной панцирь. Кругом снег, март вихри метельные на свой тридцатый день наматывает, а по реке обласа плы­ в у т— рыбаки атармы ставить собрались. Вот и выходит, что на речушке круглый год движение. Такая уж она своевольница, греют ее ключи, не дают покоя. Ткнулась наша лодка в берег, и грустно мне стало. — Гляди, гуси летят. Низко летят. Одна­ ко, ранняя зима будет,— сказал Каткалев. Я представила, как первый снег навалится на село ночью, а утром осень, словно изви­ няясь за поспешность, плеснет солнышком. Это будет яркое утро, и настроение у Кат- калева будет доброе. Он сядет в нарту и поедет к зятю договориться о дне, когда они выйдут белковать в тайгу. И мне тоже нужно идти — искать мать Машину. * * * Уходит время — а значит и люди. Кто знает, сколько еще нужно недель, месяцев, чтобы преодолеть почтовые километры, до­ ждаться писем из Молдавии, Томска, Свер­ дловска, Омска, чтобы ответили люди и найти в этих письмах одну заветную строч­ ку: адрес матери... «...Отвечаю на ваше письмо о моей доче­ ри, Маше Петухиной. Родилась Маша 11 марта 1920 года в селе Новоникольское Томской области. Маша была послушной, исполнительной девочкой. Дисциплиниро­ ванной в работе. Зная, что может быть убита, она не бросила порученного ей Со­ ветской властью дела. Маша хорошо рисо­ вала с детства, могла стать художником. Мне сейчас 80 лет, но разве со старо­ стью утихнет боль материнского горя? Я проклинаю врагов Советской власти, от­ нявших у меня дочь, которой было всего 18 лет...» Долго искала я Афанасию Федосеевну Петухину, прежде чем получила это письмо. И вот пришла эта волнующая минута. В Колпашево Томской области поднялась я на крылечко маленького бревенчатого до­ мика. С Афанасией Федосеевной нас сблизила переписка. Я писала матери о том, что имя Маши носит школа в селе Ларьяк Нижневартов­ ского района, что 7 Ноября, в самый глав­ ный праздник страны, у могилы Маши про­ ходит праздничный митинг. Здесь принима­ ют в пионеры и в комсомол. С именем М а­ ши уходят в жизнь десятиклассники. А еще я писала, что в Ларьяке располага­ ется геофизическая партия. И как знать, не услышат ли геофизики на берегу Девичьей речки плеск подземного нефтяного моря? ...Афанасия Федосеевна встретила меня приветливо. Смотрят на нас с портрета ве­ селые девчоночьи глаза. И столько в них жизнелюбия, внутренней силы. Мечтатель­ ница, шагнувшая в суровую взрослую жизнь. В памяти тех, кто знал ее, осталась Маша с колокольчиком в руке, который звал ханты к знаниям, счастью.