Сибирские огни, 1977, №7

ловко управлялась. А я, сколько ни бывала у рыбаков, никак не смогла научиться. Наевшись ухи, мы вымыли руки и снова вытерли березовым волокном. Чай был крепким и ароматным. Тархова принесла какой-то черный кирпич, отломила кусок и подала мне. — Это голубика со смородиной. Сушили в зиму. Вкусно, вкусней варенья, немного похоже на бабушкины паренки из моркови... Собаки, набегавшись вокруг, доедали рыбьи кости, искоса поглядывая в нашу сторону. Петр Егорович пошел в лес пособирать сушняку. Мы сели у чума. Долго молчали. Изре­ занное мелкими морщинками лицо Тархо- вой было темным, то ли от времени, то ли от ветра с солнцем, корявые пальцы беспо­ койно бегали по подолу платья, словно ис­ кали работу. Она, вдруг что-то вспомнив, вскочила и засеменила к сетям. Сходила в чум, принесла челнок и принялась чинить сеть. Все она делала проворно, без сует­ ливости. — Мария Николаевна,— тихо позвала я. — Да меня не зовут так. Ну, ладно, тебе можно,— она улыбнулась, ловко заправила за ухо прядь седых волос и снова склони­ лась над сетью. — Мне интересно, откуда название у речки — Девичья? Не та ли это речка, где Машу нашли? Вскинула старушка выцветшие глаза. — А ты знаешь про Машу? — Немного я знаю, может, вы мне рас­ скажете. Слышала, будто письмо у вас ка­ кое-то есть...— Я замерла, ожидая ответа. — Есть письмо. Берегу его. И Машу-учи- тельницу помню, девушку русскую. Пойдем в чум, письмо дам. Пожелтевший лист бумаги, стершийся на сгибах. «Мамочка! Помнишь, как ты меня прово­ жала? Ты сказала, что я ухожу в неизвест­ ное прямо из детства. Скоро мне будет 19 лет, а ты все еще считаешь меня малень­ кой. Зато ты, мама, на любом расстоянии самый большой для меня человек. Ты на­ учила меня главному в жизни: любить лю ­ дей. Да, мне трудно, но дети уже научи­ лись читать, а взрослые писать. Ради этого стоит перенести все. Кто-то же должен начинать. Знаешь, у меня очень важная новость: меня приняли в комсомол. Скоро пойду по­ лучать комсомольский билет в Большой Ларьяк. Там будет торжественное собрание. Все будет хорошо, мама. Мне обещают помочь тетрадями и учебниками. И ученики мои поняли— и дети и взрослые, что ученье свет, а это главное. Теперь они сами тянут­ ся к книге. Знаешь, чего хочется? Хорошей музыки. А здесь ее пока слушать негде. Но ничего, и Москва не сразу строилась. Твоя дочь Мария.» — Хорошая была девушка, душа у нее добрая была, грамоте нас, остяков, выучить хотела. Все говорила, что ехать жить надо в Большой Ларьяк, там школа, больница. Мы бедно жили. Я-то замужняя уже была, а грамоты нисколько не знала. Придет Ма­ ша в чум, про Ленина рассказывает, руку мою по бумаге водит, буквы показывает. Научила меня за зиму писать. «Дети твои,— скажет мне,— в школе учиться будут». Ш а­ ман Костя Прасин выбросит Машины кни­ ги на улицу, она соберет их — и ко мне. Переночует, а утром снова в дом, снова колокольчиком зазвенит. И так радостно от этого колокольчика, будто солнышко обогреет. — А откуда она была, Маша? Не знаете? — Говорила она, что из Томской области. Часто на берег ходила: Сядет на перевер­ нутый облас и что-то пишет. Ходила я на реку за водой, Маша подошла и показыва­ ет тетрадь. А в ней наш поселок, олени, и дома, и люди, и река с перевернутыми об- ласами. Посмотрела я кругом — ничего ин­ тересного. Посмотрела в большую тет­ р ад ь— и то, и не то. Картинка, как в книж­ ке. «Дай,— говорю,— в чуме повешаю». Отдала Маша мне этот листок. «А меня ты нарисовать можешь?»— спрашиваю. «Учить­ ся мне,— говорит,— надо».— «Вай, вай,— удивилась я,— и так шибко ученая, голове трудно будет все знать». Но вот Костя Прасин все чаще стал нам говорить, что учительницу надо гнать: — Жили без нее хорошо. А то все уче­ ные будут и в город уйдут, тайга опустеет. Злился он на Машу. Она народу говори­ ла, чтоб несли пушнину сдавать в магазин, а не Косте. В магазине за пушнину давали сахар, муку, ситец, дробь и порох. А Костя ездил по тайге и только водкой платил. — Какое дикое время было — не верится даже. — Я и сама думаю: было ли это? Да по­ верил ли бы кто в ту пору, что Марфа-то Пыгатова орден Ленина получит! А я? Отра­ ботала и на пенсию. Это уж мы со стари­ ком для здоровья сюда ездим, заодно и хозяйству поможем. И правду Маша гово­ рила про детей. Дочери мои — одна прода­ вец, другая — зверовод. Десять классов кончили, а сын трактористом работает, на курсах после восьмого класса учился. День­ ги большие зарабатывает. — Мария Николаевна, а кем бы могла стать Маша? — Художницей мечтала она стать. — А как думаете, жива ли мать Машина? Почти сорок лет, как письмо написано. — Храню вот письмо, а про мать Маши­ ну ничего не знаю. Глухая наша сторона была, не добраться. И я не сразу письмо нашла. Маша-то, как выгнал ее Прасин, ко мне пришла. «Книги,— говорит,— у тебя ос­ тавлю, а то порвет их Гришка».— «Куда ты, Маша, на ночь-то глядя пойдешь?» — не пу­ скаю ее. «Успею я до метели. А иначе в метель завтра не добраться. На праздник иду!» И ушла... Голова моя и теперь болит, сердцу покоя нет. Потерялся наш коло­ кольчик, отзвенел... Тархова замерла над сетью, две крупные слезинки скользнули по ее иссохшим ще­ кам.