Сибирские огни, 1977, №7
охоты идешь — совсем другой запах. Ты в своем городе жила — знала все дороги? И у нас тут свои дороги. Чужого человека тайга сразу слышит. Мы замолчали. Каткалев, видимо, раз мышлял о том, пришла ли к нам из Красно ярского края белка, кедрач нынче богаче. А раз так — быть доброй охоте. Последние дни на конторском крылечке только об этом и шел разговор среди охотников. Тайга! Непознанная мной, наверное, никог да так и не станет понятной. Но люди пове ли меня по самым заповедным таежным тропам. И Каткалев, без которого я тут же заблудилась бы, маленького роста Катка лев, показался мне самым главным челове ком во всей моей жизни. Географию он узнал своими ногами, а природоведение — это вся жизнь его предков, которая, навер ное, наполняет какие-то невидимые гены щедрым запасом врожденных инстинктов. «Мудрейший Каткалев,— думала я.— Как бы хоть краешек отщипнуть от твоего ог ромного каравая мудрости?» — А мотором управлять умеешь? — спросил он вдруг. — Нет, Петр Егорович, не умею. — Иди сюда, на корму, бери управле ние... Уметь надо, вот штука. Вдруг случай1 Не вихляй лодку. Ровней держи, ровней. В тайгу приехала, все узнавай. На охоту в тайгу со мной пойдешь? Я человек старый, всю тайгу тебе прочитаю. Я держала ручку управления мотором. Петр Егорович словно бы забыл обо мне. Он курил трубку, смотрел вперед. Я на пряженно вцепилась в ручку и боялась ото рвать взгляд от воды. Рука просто онемела, а перехватить другой было страшно. Из тайги слева и справа довольно часто выбе гали маленькие речушки. Откуда они? Какие родники их питают? За думами незаметно спало напряжение. -4- Эй, куда поехала? — Петр Егорович погрозил пальцем, выровнял лодку и повел ее сам, — Устала? Привыкнешь. Мы были в пути три часа. Солнце подня лось уже довольно высоко. Прошла утрен няя свежесть, но вода холодила спину. Глубоко. Прогревается ли вся вода за лето? Наверное, нет. Хоть и не крайний, но Се вер. Август — уже не лето. А у нас в авгу сте еще тепло, и бабушка помидоры все еще на кустике держит. Ядреный запах, да и вкус другой. — А вот и Нэнкин-Еган... Девичья речка по-русски,— прервал молчание Каткалев. — Чем же она отличается от других, безымянных, Петр Егорович? Заломы на ней вон какие, даже и не заметишь сразу, что речка. — Заломы-то совсем недавно появились, Чюпадали деревья, как от хвори, даже на веслах туда не пробраться. Почему Де вичья? Как тебе сказать... Еще один песок проедем, а там и чум старухи Тарховой. — Вы вот, Петр Егорович, все о песках говорите... — Э, у нас так принято считать расстоя ние. Вот мы с тобой пять песков уже про шли. Приметила? — Это у вас как знаки? — Ага. Вот через пять песков мы с тобой чай будем пить, а потом на восьмом песке у Хохлянкина Василия ночевать будем... * * * И вправду, вскоре из-за поворота выско чила песчаная коса, она вдавалась далеко в реку, уходила другим краем в лес. А на взлобке ее приметила чум. У самой воды на кольях сохла сеть. Маленький обласок- долбленка приткнулся к берегу. По песку бегали собаки. Из чума вышла женщина. Приставив козырьком ладошку, она смот рела, как мы, разминая занемевшие ноги, вытаскивали на песок лодку. — Питявала, Мария! — крикнул ей Кат калев. — Питявала, питявала! Давно слышу вас. Чай горячий. Уха есть. Есть очень хотелось. Я, признаться, не думала, что путь наш не близок. В чуме бы ло чисто. Пахло сушеными ягодами, рыбой. Я вымыла руки и поискала глазами поло тенце. Старуха беззубо улыбнулась, до стала из расписной коробки клок каких-то волокон и подала мне. Это пахло березой и было мягким, как вата. Моментально впи талась вся влага, а от рук пахло лесом. — Какое приятное волокно... — Понравилось? — Петр Егорович быстро вытер руки.— Это женщины запасают на всю зиму. Думаешь, что это? — Не знаю. — Да это же стружка березовая. — Неужели? — Вот гляди. Видишь, какая белая, тон кая. И хлопот никаких. — А вот коробка какая красивая... — Кужомка называется. Из бересты де лаем, потом узоры женщины вырезают или выжигают, а' потом красят. Я приметила, что береста у ханты годится на все случаи жизни. Из нее получается крепкая крыша амбара. А чумашки, кото рыми вычерпывают из лодки воду, не раз мокают и не высыхают. Скрадки строят для продуктов — под ножки тоже бересту кла дут, попробуй-ка заберись мышь, скользко, зацепиться не за что. А люльки для мла денцев чудо как хороши! Легкие, распис ные, удобные. Кужомки для ягод из бере сты, и квадратные, и круглые, не один год служат. У Тарховой в чуме тоже много кужомок разных. Внизу — большая, вверху три по меньше. Мы сели к низенькому набело вы скобленному столику. — Утром только хлеб испекла.— Старуш ка положила круглую лепешку. Кое-где к ней прилипли мелкие угольки. В алюминие вых чашках лежали вареные окуни, чебаки, подъязки. Юшка была прозрачной, с круж ками желтого жира. Петр Егорович, ловко подхватив окуня, положил к себе на ладонь. Ловко поддел у хвоста, и вот, пожалуйста, хребет на месте, а мясо аппетитно жует. Раз! И окунь мясистым боком кверху! Два! И на ладони один скелет. Старушка тоже
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2