Сибирские огни, 1977, №7
его там. Все поразъехались. А в тридцать шестом — седьмом крепкий поселочек был. Но в тайге, на отшибе, долго над народом шаманы силу имели. А тут как снег на го л о ву— Маша. Девчонка по виду. Крепкая, ладная, глаза веселые. — Советская власть послала меня учить вас грамоте. Буду учить детей и вас. Не бу дете кедр рисовать, будете расписываться. ...Со связкой книг и тетрадей, с малень ким фанерным чемоданчиком стояла Маша на берегу. Чумы, крытые оленьими шкура ми, единственный деревянный дом да сво ры настороженных собак. И столь же насто роженные люди в меховых кухлянках. По реке плыли желтые листья. Стая за стаей летели на юг журавли. Постояла, огляделась и пошла в дом Ко сти Прасина. Никто слова не проронил. А утром следующего дня вышла Маша на крыльцо, и рассыпался над поселком пере звон. колокольчика. Только собаки лениво шавкнули, и снова все замерло. Пошла Маша из чума в чум с колокольчиком, с книжкой. Собрала ребят возле себя. И уже каждое утро стали ждать ребятишки, когда зазвенит колокольчик. Вечерами ходила учительница из чума в чум. Кому поможет хлеб испечь, кому картинки покажет, про Советскую власть расскажет. Отбелковали мужчины, к Косте Прасину пушнину понесли. А Маша вышла на крыль цо и говорит: — Хотите, сошью вам рубашки новые? Мужики, ясно, оторопрли. — Поедем в Большой Ларьяк, сдадите пушнину в рыбкооп. Там ситец, мука, соль. Все там есть. А я вам из ситца рубахи со шью, женам вашим — платья. Сели в нарты и поехали. Вернулись бога тые. За пушнину много выручили. Вечером собрала Маша жен охотников. Ситец, что привезли мужья, 8 руках держат. Ножни ц ы — хрум, хрум — и выкроили рубашку. Ходит между женщин, показывает, как шить. Допоздна засиделись, унесли мужьям рубахи. Вот с того дня и стали женщины бегать к Маше со всякими житейскими вопросами. А утром звенит колокольчик, идут в дом шамана ребятишки грамоте учиться. Злобствует Костя Прасин, разгоняет уче ников, рвет учебники, топчет тетради, швы ряет в Машу табурет, выгоняет в одном платье на мороз. Обещал Милиционер из Ларьяка прие хать, шамана забрать, да самого бандитская пуля по дороге перехватила. А в доме все чаще погром. Все грозней пьяный окрик: «Учитесь? Русскую девку слушаете? А ну, марш по домам!» Но вот уж и ребятишки первое слово на писали, все доверчивей жмутся к учитель нице. И поет она им песни, веселые и гру стные. И дрожит в уголках глаз слеза... Зимней охоте конец пришел. Скоро идти Маше в Большой Ларьяк на торжественное собрание. И получит она на этом вечере комсомольский билет. Стала Маша комсо молкой. Куда понесешь свою радость? К людям, к людям! Ходила Маша из чума в чум, про комсомол, про Ленина расска зывала. Уговаривала ехать в Большой Ларь як жить. Там все дома деревянные, как у Кости Прасина, и не надо всю ночь у очага сидеть, тепло стеречь. Жизнь там светлее, и нечего бояться, не нагонит шаман на де тей хворь и силу из рук не отнимет. ...Ефим и Костя Прасины денег много за шкурки взяли. Пьют вино, злобой захлебы ваются. — Гнать надо девку! — рычит Ефим. — Гнать, гнать... Народ в рыбкооп доро гу топчет все шире. Худая жизнь. Ребя тишки вольные. Гнать, гнать,— шипит и Гри горий Прасин. — От темноты своей вы так,— только и сказала Маша, когда набросились они на нее. Оделась и пошла в Большой Ларьяк. Поземка у ног крутилась, не пускала Машу. Но решила девушка идти на свой праздник пораньше. Книги новые подобрать да на почту наведаться. Шла — и вдруг тихий звон услышала. Сунула руку в карман. А это он, колокольчик! Как звонила утром, так и остался в кармане. Веселей идти Маше с верным другом и помощником. Все круче стена, все жестче удары снега. ...Приметил Григорий, как отправилась в Большой Ларьяк Маша. Решил: жаловаться на него пошла. Сел в нарту с дружками — и за ней. Погубили красоту Машину. Истерзали, как волки. Нашли учительницу через пять дней на берегу речки. Комсомольский билет в руку вложили и похоронили в районном центре Ларьяк. На могиле высокий-высокий памят ник поставили. И написали: «Маше Петухи- ной — первой учительнице». * * * ...Наутро метели как не бывало. Отвоевав, забросав дома крупным снегом, непогода остыла. Самолет вспенивал небо где-то над Ларьяком. Через час-другой его лыжи коснутся маленькой взлетной полосы у по селка. Следующий самолет — через три дня. И останутся за сотни километров Кор- лики и расплывчатый, призрачный образ той, чей колокольчик послышался мне этой ночью в разбойном посвисте ветра. Пыгатова, глядя на меня, сказала на про щание: — Может, будешь еще когда в наших местах, спроси Тархову, Марию Николаев ну. Говорят, будто есть у нее письмо какое- то. То ли от матери Маше, то ли наоборот. Тархова сейчас у сына гостит, нет ее в Кор- ликах. А летом уезжают они со стариком на промысловые пески. Может, и доберешься, если интересно. То разве слово — интересно! * * * «...Товарищ Петухина, как активист, была принята в ряды Ленинского комсомола. В день 8 марта 1939 года на торжественном заседании должна была получить комсо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2