Сибирские огни, 1977, №7

Увы! Председатель Назар Севастьянов самолично устраивал Антония в райбольницу, потом в краевую, но Антоний так и не поправился. Через полгода после Великой Победы не стало Антона Пантелеевича Нагай- цева, самого старого из солдат алтайского колхоза «Заря Сибири», не стрельнувшего ни разу по врагу солдата-добровольца Великой Отечест­ венной, но все-таки истинного, доблестного русского солдата. Вскоре после этого скорбного события и с бабкой Гапкой стряслось непредвиденное. Тихо и тайно, безумно горько оплакивая Антония по но­ чам, денно и нощно Гапка молила у бога смерти, чтоб последовать за Антонием, но всевышний не внял ее просьбам. Напротив. Гапке привали­ ло счастье. Вернулся с японской войны любимый, весь в Антония, млад­ ший сын .Федор, здоровый, почти невредимый, не считая отбитого оскол­ ком указательного пальца правой руки, и Гапка воспряла к жизни. Но вот вчера... Вчера она поняла, что ударил и ее час. Потянуло проведать могилку воина Антония... 4 Перекрестившись, Гапка опустилась на околомогильную скамейку и затихла. По лицу ее потекли чередой беззвучные, загадочные, как полу­ ночные тени, мысли и воспоминания. Пред их явлением Гапка была по­ чтительно спокойна, но это ее вдохновенное спокойствие было следствием борений скорби, сострадания к ушедшим, вечного протеста души, разум­ ного согласия и преклонения перед всем сущим, перед неумолимым веч­ ным движением. Гапка облегченно вздохнула, привстала и, выставив одну руку вперед, другой держась за скамейку, опустилась на колени. Охлопывая ладонями могильный холмик, она подвинулась к деревянному памят­ ничку-пирамидке с жестяной красной звездой наверху и с пожелтев­ шей от времени и сырости фотографией под стеклом, потрогала, прове­ ряя, крепко ли стоит он, и, как будто неожиданно для самой себя, про­ шептала: — Спи спокойно, печаль моя... В этом кротком, глухом полушепоте внуку послышалось нечто дру­ гое, чем привычная для старушечьих кладбищенских молитв набожность, псевдоистовость веры и покаяния. В нем отчетливой была лишь форма молитвенности, подходящая к случаю и месту, но молитва у Гапки,— под гулко бьющееся сердце вслушивался Коля и безошибочно понял,— своя. И она предназначена только деду Антонцю. — Не торопи меня, грешную. Я за каждую соломинку жизни буду держаться. Не износилась я еще духом. Я ж не виноватая, что меня такой ненасытной родили. Не ушел бы ты от меня, не унес бы мои глазоньки, мы б с тобой не на одной еще свадьбе у внуков попели и поплясали. Извиняй меня, Антоний... Я тут даром свой кусок не ем. Варю, стираю, мою, делаю все, как могу. Ни сын, ни сноха на меня не в обиде. И внуки не обходят. Колю, мабуть, на действительную скоро возьмут, Гаврюшка хвалился. И Петрова семья хорошо живет. Настя Чернегина ко мне часто приходит. Курсы она прошла, ветеринаром сейчас в колхозе работает. Как от таких людей захочешь уйти... Спи спокойно, печаль моя. Не торопи меня, грешную... Гапка три раза поклонилась могиле, крестя себя, и позвала внука На кладбище с некоторых пор Коля предпочитал не ходить. Он боял­ ся. Не могил, не смерти — м ы лей об этом он попросту старался не допу