Сибирские огни, 1977, №6

белом, чудесном свете! Мне сегодня почему-то не пишется. А если-не пи­ шется, то я не знаю — зачем мне жить!» Вот только боюсь, что приятель сонно проворчит в трубку: «Пошел ты к черту! Не мешай спать!» А ведь действительно весь город уже спит... Весца медленная, грязная, черная от копоти, нехорошая. Или это я стал уже нехорошим? Нет в моей душе весны, а есть только болезненно тревожное предчувствие какой-то близящейся катастрофы. Для меня, ко- ' нечно. Не пишется, не работается... Самое страшное всегда впереди. Вы поняли — о чем я? Темень на сад ополчилась. Но все равно не темно: Страшно не то, что случилось,—* То, что случиться должно. Не пишется... Но это еще не значит, что не работается. Должно быть, что-то бессознательно происходит же в душе, что-то готовится, зреет — и придет время: оно зазвучит на бумаге... Пожалуй, так! Ма й Наступила жара. Начала белеть черемуха. Сейчас ее молоденькая нежная зелень будто поседела. Пройдет дня три, и поплывет она белыми облачками. Вокруг нашей хижины-дачки — первоцветы: желтый гусиный лук, сиреневые хохлатки да трехцветные фиалки-виолы — как только умылись студеной талой водой, так и ожили и потянулись к небу, начала густеть всякая зелень, полезли лиловые завитушки папоротника. А уж весенний ключик так обрадовал, что глаза мои стали влажными. Катится чистей­ шая водица по травянистому руслу, ворчит на перекатах — так и хочется припасть к ней всем лицом. Наконец-то я держу в руках свою новую книгу «Зарубки на сердце». Долгая ли жизнь ей суждена? Я не хотел кого-то чему-то учить. Боже меня сохрани от такой само­ надеянности! Я просто сел за стол в светлую минуту, закурил и стал рас­ сказывать о своих знакомых, о друзьях, о родных, о разных событиях и о том, как мне бывало в жизни хорошо и как бывало плохо, и какие шли дожди, и какие шумели метели... Пришло время писать и третью часть повествования. Но тут я ока­ зался в тупике. Нужно было описывать те годы в моей жизни, в которых все было тускло, нудно и мелко. После окончания театрального училища год я работал в Кузбассе — в Новокузнецком ТЮЗе, уйдя из ТЮЗа, работал литературным редакто­ ром в Новосибирском радиокомитете, нужда заставила поработать и в кукольном театре и, наконец, я уехал на два года в томский театр с не­ суразным, скучным названием — колхозно-совхозный (были такие — они обслуживали сельские районы). Не хотелось мне вспоминать об этих четырех годах. Слишком много было тогда в моей жизни удручающего и унизительного. С режиссером я не ладил, актерская моя жизнь не складывалась, в тайной работе над рукописями я чувствовал себя беспомощным. Я растерянно толкался сре­ ди суровой ко мне жизни, среди равнодушных ко мне людей.