Сибирские огни, 1977, №6

Декабрь Стояли жестокие морозы с густыми туманами. Были и дни сильных метелей! Город так завалило снегом, что по радио просили жителей по­ мочь очистить его. Сибирь показала свое лицо... Написал маленькую сказку «Алая осинка». Как-то осенью она при­ мерещилась мне в лесу... Садился я за эту сказку и еще не знал — о чем она будет. Писал, писал и вдруг понял, что я говорю о жажде свободы. Осинка привязана к земле корнями. Она обречена всю жизнь жить на одном месте, а ей хочется и туда, и сюда. Она рвется, мечется, тоскует о дальних речках и борах. И вдруг машина, люди, огни, удар топоров, и осинка, обретя сво­ боду, помчалась, помчалась. Это были упоительные секунды свободы. Но вот она падает в лужу под колеса, зверь-машина взревела и размолола ее на куски... Вот так все получилось само собой. И я рад этому. Дело в том, что если я очень четко и твердо знаю, о чем будет рассказ, какая его идея и какова моя цель, у меня сразу же в рассказе выступает заданность, схе­ ма, иллюстративность. Импровизация и непосредственность необходимы... Ночь. На улице воздух свежий, вкусный. И чего-то хочется, а чего — не пойму. И грустно, и счастливо. И мерещится дорога. Куда угодно — только бы ехать... Кончается год. Ледяные ночи бесконечны. Светлые деньки мелькают коротенькими вспышками... Еще один год остался за спиной... И ночь, и городская березовая роща, и обжигающая свежесть мороз­ ца, и звонкий хруст утоптанной тропинки... А кругом все затопили пыш­ ные, торжественные, тихие снега. Их молочная белизна и в темноте све­ тится. А по этим снегам,# 1 ежду берез, цепочка глубоких следов. Прошел один человек и только один раз — вперед, без возврата. И эти следы вдруг как бы пролегли через все мое сердце: ведь такие следы я оставлял в детстве, утопая выше колен. И это вот не я ли насле­ дил, не тот ли далекий, неведомо куда ушедший мальчишка, с брючками, натянутыми на подшитые валенки, с сугробиком на заячьей шапке? Из глубины рощи дышут на меня присыпанные семенами сугробы, из которых поднимаются березки на веснушчатых ножках. Их тонкие, обвислые ветви четко и кружевно прочерчены на полотнище неба, рыже­ ватого от электрического света, в воздухе, чистом, как родник Алтая, из которого хочется пить и пить, гася пылающие губы. Вместе с этим возду­ хом'вливаются в меня искристая радость и нарзанно-кипучее счастье молодости, которая ушла в немыслимые просторы завьюженных полей. Цепочка нижется и нижется вдаль, и нет второй, которая бы тянулась обратно. Вот они передо мной, эти глубокие следы, и я не могу подойти к ним — слишком высоки сугробы: в них можно провалиться по пояс. Слушай! Слушай! Ведь это твои следы. Чудак! Они не уходят от тебя, они же тянутся за тобой. Они всегда с тобой. Их цепочка прикована к первой станции отправления — к детству, а по­ том ты вышел в путь, и цепочка, шурша и позванивая, потянулась от полустанка к полустанку, от станции к станции, точно прикрепленная к твоим ногам, к твоим надеждам, к твоим устремлениям, к твоим делам, добро которых ты порой выгружаешь из своего рюкзака в амбары общего пользования, в пакгаузы срочных товаров для народного хозяйства.