Сибирские огни, 1977, №6

Из-за того, что нас целый колхоз, не могу сосредоточиться, понять и почувствовать город, море, край. Все это возможно только тогда, когда ты один. Одиночество порой нужно, как воздух. Какой нынче был нехороший июль: умерли Федосеев, Яшин и Пау­ стовский. Невосполнимые потери. А сегодня вот хоронят Рокоссовского. Люди все уходят и уходят за страшную черту. Человеку — существу, живущему одно мгновение,— можно ненавидеть вечность. Через две-три тысячи лет и язык-то русский ' изменится и даже Пушкин и Лев Толстой будут непонятны, как нам сей­ час непонятен древнеславянекий язык. Да и будут ли их читать? Кто теперь читает Державина? А уж о нас, грешных, и говорить нечего. Так зачем же, ради чего мы суетимся и страдаем над листом бумаги? Ведь можно найти работу и легче, и проще, и денежнее... Проснулся. Я сплю во дворе на раскладушке. Какая прекрасная лунная ночь! Спать в такую ночь—; глупо. На улицах под густыми навесами деревьев — тьма, & над их вершинами — лунный свет. Сколько мне еще осталось жить? Что я еще напишу? Что ждет мои книги? Забвение или жизнь? В такие лунные, звонко-светлые ночи я когда-то бродил по улицам с какой-нибудь девчонкой, потрясенный любовью. Где эти порывы чувств? _ В молодости бывало так: грязная, неуютная ночь, промозглый, нуд­ ный дождик — это для окружающих. А мне эта ночь казалась полной поэзии. И я бродил и бродил по лужам, счастливый и встревоженный. За этой ночью мне мерещились мои книжки, мир творчества и те образы, которые мне хотелось оживить на своих страницах; и этот душевный по­ лет к ним, тоска о них, предчувствие прихода всего этого и делали ночь волнующей, прекраоной. Так мое будущее, к которому я стремился, делало для меня настоя­ щее необыкновенным. Какое будущее? Это, выходит, моя теперешняя жизнь? Тогда, значит, ты и обитаешь в этом будущем? Ну и как — доволен? Не таким оно ока­ залось? Да? Ты рисовал его себе блистательным, овеянным славой, оза­ ренным великими книгами. А ничего этого нет: ни блеска, ни славы, ни блюдечка с голубой каемкой... Оказывается, все хорошее было тогда, в прошлом. Там была моло­ дость, там были надежда и поэзия, там были мечты, там была впереди долгая, долгая жизнь, там была любовь женщин. Эти невеселые размышления неожиданно прервались. Ко мне скло­ нилось мое молодое улыбчивое лицо. И мои свежие губы прошептали: — Не унывай. Ведь книги-то есть! Ты рассказал в них о том, что любишь: о лесах и детях, о речках и о женщинах, о разных ночах и о любви, о листопадах и о добре... Вот это главное. Мы к главному пришли с тобой — к книжкам. Мы пришли к; тому, что считали счастьем. Но если уж ты перестал думать, что это счастье, и если ты очень печалишься, то давай поменяемся местами: ты возвращайся на мое место, а я перейду на твое. Тебе останется молодость, мне достанутся книги. Согласен? — О, да, да! Молодое лицо с изумлением: — По рукам? Старое лицо с восторгом: — По рукам!