Сибирские огни, 1977, №6

пор не стала историей, она все еще обжигает нас, она все еще исторгает слезы у матерей, и все еще ноют раны у бывших фронтовиков... А поговорим-ка, Михалыч, о любимом. Пусть отдохнет твоя душа. В самом начале июнь был чисто сибирский: похолодало на цвет черему­ хи, дожди пошли, грязь появилась. Но все-таки она была белой от опав­ ших лепестков: А теперь теплынь, зацвела сирень. Черемуха любит хо­ лод, а сирень — тепло. Света — море разливанное, ночей почти нет. Ули­ цы нарядны от белых яблонь, алого шиповника и цветастых женских платьев. Давненько не видел я женщин без пальто и плашей, и поэтому все они кажутся красавицами. Но вон — из города! В лесах и рощах птенцы появились, на отмелях рек и озер молнятся прозрачные мальки. Рябина зацвела, боярышник и озимая пшеница тоже, а рожь заколосилась, и земляника налилась сла­ достью. Июнь! Росы! Птичий трезвон. Грозы и ливни. Вдруг громыхнула громада грома, напомнив залпы войны. Я — ско­ рее на балкон. И — о чудо! Совсем рядом, в одном квартале от меня, началась гроза. Там раскатистый, молодой, звонкий гром и тугой, ярост­ но-радостный ливень, а над моим домом чистое нёбо, и кругом сухо. Только волны грозовой свежести прикатываются в нашу жару и духоту. Я вижу, как ливень колотит и треплет каждую ветку, и сверкающие, как бы смеющиеся листья тополей кийят. Вместо Черного попали на Азовское море. Оно серое, теплое, мало­ сольное. Идешь, идешь, и все по пояс. На набережной в бухте — длинная аллея. Далеко от берега на якорях много лодок, яхт, шаланд. Остекле­ невший рейд усыпан ими. Весь порт уставлен высоченными подъемными кранами, завален горами угля и чем-то желтовато-белым, похожим на холмы опилок. Бетонная линия мола. Катера, теплоходы. И на все это взирает с вы­ соченного обрывистого берега основатель города Петр Первый. С берега спускается маршами длиннющая крутая лестница, издали довольно красивая. Жара измучила, проклинаю ее. Живем — я, Вероника, Саша — у Ве­ риной сестры. Из разных городов съехались девять человек — племянни­ ки, племянницы и еще кто-то. Весело, шумно, ссоры, шутки, розыгрыши, рассказы, походы на море, в кино, в парк. Спим где попало: на кроватях, на диване, на полу, во дворе. Ночью вопят кошки, их полно здесь. Нале­ тают грозы. Таганрог уютный, весь заросший, освещенный именем Чехова. Напишу-ка я рассказ о забавной свояченице и назову его «Истяза­ ние добротой». Сейчас в новосибирской типографии набирают «Зарубки на сердце». Лежат в редакциях московских журналов мои рассказы. Может быть, уже приняли их, а может быть, отвергли. И, как всегда, чувствую себя неустроенным, бездомным и то восхи­ щенным, то полным отчаяния и отвращения. Ну, это уже от характера — беспокойного и склонного к преувели­ чениям и панике. Целые дни на ногах, негде приткнуться, посидеть, полежать, почи­ тать. Да еще духота и зной. К вечеру валишься с ног.