Сибирские огни, 1977, №6

Наконец-то читаю второй беловик и чувствую себя пьяно усталым и уже совсем уверенным: повесть будет; есть человеческие характеры, есть движение времени и есть «шайба». Снова принялся беловик превращать в «грязновик». Теперь я зани­ мался только пейзажами. Делал их такими, чтобы они помогали мне пе­ редавать душевное состояние героев, создавали бы нужную атмосферу в каждой сцене. Очень важны места действия (Обь, пляж, паром, мост во вьюжную полночь, гримировочная, оркестровая яма, каток и т. д .). Ищу свежие детали, передающие поэзию этих мест. Опять пробежала моя красная ручка по всей рукописи Дальше принимаюсь разрабатывать освещение каждой сцены, гла­ вы (одна сцена лунная, другая дождливо-серая, третья озарена закатом, четвертая жгуче-солнечная. Каждая сцена требует своей атмосферы). Проверил, как у меня в повести жилц природа: там-то шли дожди, а там вьюга шумела, а где-то курились туманы. Потом дошел до запахов, до звуков и красок. Где-то запахло ябло­ ками, где-то рогожей, а где-то щами. А в той главе нужно, чтобы шумел ветер, а в другой необходима глухая осенняя тишина, а там вон ручьи пусть забулькают. Какие-то разворачивающиеся в повести события по­ требовали красок грозового неба, а какие-то — пестрого луга, осенней рощи. Позабыв о времени, о себе, выискивал неожиданные эпитеты, срав­ нения, интересные (с моей точки зрения) детали, заставляя читателя увидеть в окружающем то, что он прежде не замечал. Вся эта художественная отделка — самая интересная часть работы. Здесь должны быть начеку вкус и чувство меры, чтобы у читателя не остался привкус искусственности и сделанности, привкус холодной, ре­ месленной умелости. Автор должен быть по-молодому непосредствен­ ным, его свежие чувства должны озарить и согреть каждую страницу. Как это сделать? Не знаю. Вот здесь присутствует тайна. Она зовется — дарованием. Наконец рукопись снова вся испещрена, живописна и безобразна. Набираюсь терпения и сажусь за переписку. Вот и готов третий беловик. Теперь я уже занимаюсь окончательной отделкой языка. Работа над ним, конечно, все время шла. Но это уже была последняя чистка. Про­ смотрел каждую фразу (а их тысячи), старался сделать ее ясной, про­ стой, более разговорной. Какое-то особое построение фразы не придумы­ вал. Мне кажется, что читатель должен не замечать языка автора, как он не замечает собственного дыхания. Упорно выправлял все неуклю­ жее, запутанное, выбрасывал лишние слова, чтобы фраза была не рых­ лая, а мускулистая, упругая. Беловик снова приобрел неряшливый, грязноватый вид. Но я уже был не в силах четвертый раз переписать всю рукопись (все-таки триста страниц), переписал только совсем уж грязные листки. Тут в ход пошли ножницы и клей. Ну, а дальше я направился к машинистке. Теперь вы хоть немного можете представить мою лестницу и ее ступени: черновик — беловик, черновик— беловик, * черновик— беловик. И так мне топать еще два-три года. Изо дня в день, изо дня в день. Но, как сказал Алексей Толстой, мы через трудности должны не ползти, а лететь окрыленно. Слова, конечно, красивые. Я же для себя бормочу более скучные слова: работоспособ