Сибирские огни, 1977, №6

Внутренне я уже был готов к работе, но не мог преодолеть в себе ка­ кую-то нерешительность и даже страх. Я теперь почему-то боюсь чистой бумаги, точно не написаны мной уже многие книги, точно я сажусь за первую. И вот этот сон, эта вспышка молодых чувств прорвали, смели боязнь и нерешительность. Я стал торопливо описывать всю нашу историю с Верочкой Воронко­ вой, хотя эта история и должна была находиться где-то в середине пове­ сти. Но мне нужно было броситься в плавание, а потом уж я вернусь к начальным главам. «И пошло, и пошло после этого Вериного дня рождения...— писал я, не писал, а задыхался.— Я жил как в полусне, едва замечая все вокруг. Мы все куда-то шли и шли, и то оказывались на лыжах в лесу, то в тем­ ном зале кино «Юнгштурм», то у крыльца в лунную стужу, то слушали Севкину игру на пианино, то уходили в снегопад и брели к Додьке, то, замерзнув, заходили в тишину библиотеки и сидели в светлой читальне за одной книжкой каких-нибудь стихов, чаще Блока и Лермонтова, и от­ мечали пальцами строки, которые, как нам казалось, говорили о нас. А потом опять шли, все куда-то шли. И были у.нас зимние, студеные закаты, и ветры, вдруг повеявшие весной, и на небе насечка месяца, и не­ проходимые сугробы без единого следа, и голые березы в сумерках: Ве­ тер шумел в березах, а мне чудилось, что он шумел в корабельных сна­ стях. И еще мне чудилось, что меня кто-то куда-то зовет, и я метался, не понимая этого зова»... Но теперь-то я понял, что это еще тогда призывало меня мое «сегод­ ня», вот этот мой стол, эта бумага, ручка, эти, тогда еще не написанные мною, книги... Началась, началась моя работа. Теперь она уже не отпустит до кон­ ца. Иди к ней с открытым сердцем, засучив рукава. И помни о ритме и режиме. И опять, как всегда в такие минуты, на душе твоей стало счаст­ ливо и светло. Ты победил сам себя, свою леность, робость, серость в ду­ ше. Недаром было много инея на деревьях, значит будет много меду. Вот и хорошо, вот и хорошо! Получил из Вильнюса на литовском языке «Встречу с чудом». Лета­ ет моя птица! Какая нынче тревожная, шуршащая, листопадная осень. Или она для меня такая потому, что я несколько раз был в пригородном лесу с Сашенькой, с Вероникой, с Ладой, которая носилась по чащам, как сума­ сшедшая? Мы бродили по березовым и осиновым рощам и видели их смятение, летящую листву, тревожный листопад. Мы лежали среди ого­ ляющихся деревьев, и пахло нам увядшей травой, листьями и собакой. И вдруг в душе зазвучал рассказ об осиновой чаще в лунную, ветреную полночь. Что там происходит, в этой чаще? О, какой в ней буйный листо­ пад! Я представляю, как страшно вот этой трепетной осинке. Она краси­ вее всех: все желтые, а она — алая... И почему-то представилось мне: плачет какая-то женщина в глухом бору.. Лось приходит, объедает вер­ шину у соседки алой осинки... Упала с сосны какая-то птица — умерла. Видно, болела... Ветер становится все холодней и холодней, он обрывает .алые листья, кружит их... И озерко дымится, там бродят какие-то приз­ раки... И так светло и лунно, что виден каждый летящий лист. Листвен­ ная метель... И назвать этот рассказ «Алая осинка». Нет, это будет не рассказ, а сказка... Осинка думает, чувствует... А о чем будет этот рассказ или сказка? Не знаю, пока не знаю. Пока мне просто хочется описать лес, осень, осину, страшные ночи, вот и все.