Сибирские огни, 1977, №6

Смотрите-ка! Выходит, я что-то же сделал? А мне все казалось, что живу я впустую, не то бездельничаю, не то стреляю из пушки по во­ робьям. Нет, я, конечно, не густарь, не собериха-припасиха, не разносол, но все же я Август, хотя бы по возрасту. А потом — не все сосны в лесу ко­ рабельные. Сентябрь И вот я, наконец, услышал первые читательские отзывы о «Путеше­ ствии в страну детства». Теплые отзывы. Согрели они меня. Может быть, и «Путешествие в юность» удастся? Так чего же я тяну— не работаю над ней? За стол, за стол! Не бойся своего верстака. Ненастье, дождь. Красивые слова: «ненастье, дождь». Жена срезала для школы все свои прекрасные цветы. Ждем заморозков. Какое удиви­ тельное слово «заморозки»! Одно слово «ливень», и — пожалуйте вам! — перед вами сама Поэзия. Нет на свете более великого поэта, чем Народ. Русский язык, соз­ данный им,— это ли не чудо поэзии? Вслушайтесь, молодые: иней, осень, листопад, ворона, ручьи, облака... Есть ранний цветок — медуница. У него стебель мохнатый. А на этом стебле алые, синие и лиловатые цветы. На одном стебле такое раз­ ноцветье! А уж каково разноцветье русского языка?! Заглянем в народ­ ный календарь. Вот как в разных областях называют медуницу: медун- чик, лесное копьецо, медвежья трава, синенький корешок, пасечная тра­ ва, припарная трава и даже воловий язык. Хорошо! Особенно — лесное копьецо... После обеда уснул и увидел во сне мою школьцую Верочку, которую собирался описать в «Путешествии в юность». Она будто шла через поле по колено в траве и все оглядывалась на меня. Я знал, что она уходила от мейя навсегда. И я проснулся от боли и какой-то тягучей, густой печа­ ли, вернее, еще не совсем проснулся, а только понял, что это я вижу ее во сне, что я лежу и под головой моей подушка. Но хоть я это понял, я все еще видел Верочку, и у меня пронзительно болело сердце, и я любил ее, и верил, и надеялся, и отчаивался, и горевал, а она уходила по полю все дальше и дальше, и не было у меня больше сил — я рвался за ней и плакал. Вот я ощутил не только подушку, но и всю кровать и уже понимал, что лицо мое действительно мокро от слез. А Верочку я уже не видел, она исчезла, покинула меня, потому что я уже совсем проснулся. Но не исчезли из сердца ни горе, ни любовь, ни порыв к ней, они были так же звучны и болезненны, как и во сне. И я не открывал глаза*, чтобы не по­ гасить эти чувства, и старался силой воображения вызвать образ Вероч­ ки, и это мне удалось. Я еще некоторое время видел ее всю с головы до ног. Меня переполняли чувства, которые я переживал в молодости. Рань­ ше так со мной было часто во сне. А проснувшись, я, бывало, носил это в себе целый день. Вот и сегодня этот сон встряхнул меня, и я, охваченный, жаждой вос­ кресить свою юность с ее порывами и надеждами, воскресить Верочку и сумасшедшую, неуклюжую, неумелую любовь к ней, поднялся с кровати, и, боясь потерять то, что ожило в душе, тихонько сел к столу и начал свое путешествие в юность.