Сибирские огни, 1977, №6

Но вот этот текст четко и красиво отпечатан на хорошей бумаге. И вдруг он как бы отрывается от тебя, уходит в сторону и начинает жить сам по себе. Он превращается в произведение, в повесть. После машинки резко выступают неудачные фразы, лишние слова и всякие прочие ошибки. Раньше ты не замечал их в фиолетовой паути­ не нервного почерка. Исправляю все недостатки, которые вылезли наружу, и заявляюсь в редакцию журнала. — Читайте, братцы! — умоляю я.— Ругайте — не обижусь. Растор­ мошите мою фантазию. А то она задремала. Подстегните ее. Мне нужен еще один рывок. И «шайба» будет в воротах. И братцы читают. А я мотаюсь по земному шару, не нахожу себе места, все суставы души ноют как перед ненастьем. Перед ненастьем? Неужели будет ненастье? А пока весна заливает город водой. Зима была снежная, и теперь всюду потоки, ручьи, целые озера. Славно! Вышел номер «Сибирских огней» с моей повестью «Не покидай ме­ ня, любовь!» Читательских отзывов еще не слышал. А сам не могу понять — хо­ рошо или плохо написал? М а й 9 мая. Святой день. День Победы. Видно, наше поколение обречено всю жизнь нести в сердце эту войну. Народ, вся страна душевно и щед­ ро отмечает этот день. А на моем столе тихонько лежит еще одна повесть: «Путешествие в страну детства». Здравствуй! Когда же ты станешь книгой? Но почему мне так невесело? Что же я не радуюсь? Годы, годы... Снаряды падают все ближе... Май стоит холодный, ненастный, угнетающе серый. Наконец-то тепло. В садах плывут белые клубы — это весна дымит­ ся белым дымом. Он пахнет, одуряюще. На моем столе большой букет, над рукописями склоняются молоч­ но-белые ветви. И в комнате свежо, как-то прохладно пахнет черемухой. Вышла в свет книга «Писатели о себе». Интересная книга. Очень. Удивительно, как резко отпечаталась личность, каждого в своих выска­ зываниях. Получились яркие автопортреты. А вся книга — это коллек­ тивный портрет писателей Сибири. Я такой книги еще не встречал. Ког­ да-нибудь ее оценят... На душе тревожно, тоскливо: ничего не пишу. Почувствовал себя оторванным от людей, от жизни. Живу как отшельник. И это безделье, бесплодие мучают... Около моего дома, на углу, крошечная стеклянная будка. В ней ра­ ботает глухонемой сапожник. Неказистый, рябой, в грязном фартуке. Локти его то и дело стукаются о стенки,— так тесна будка. Перед буд­ кой на стуле сидит женщина в одних чулках. Глухонемой исправляет ей каблуки. А рядом трамвайная остановка, много народу, шум, толчея. Можно бы сидеть и в будочке на табуретке. Но добрый сапожник любил между делом ласково погладить женскую коленку, похлопать ее